Классики марксизма-ленинизма о религии

 

История атеизма начинается еще со времен далекой древности. Однако для того, чтобы победить религию, недостаточно просто критиковать ее. Необходимо раскрыть причины появления религии.

До XVII века включительно среди атеистов господствовала т.н. «теория обмана» - о том, что «первая религия произошла от встречи глупца с обманщиком». Однако такое представление явно отдает идеализмом, сводит появление религиозных верований к субъективным желаниям людей. В то время как необходимо было раскрыть объективные закономерности появления и существования религии.

Наиболее близко подошел к постановке этого вопроса немецкий философ-материалист и атеист Людвиг Фейербах (1804-1872). В 1841 году выходит главный его труд - “Сущность христианства”де впервые в истории атеистической мысли были показаны с позиций философского материализма земные корни религии как фантастического отражения сущности человека. “Всякий бог, - писал Фейербах, - есть существо, созданное воображением, образ, и притом образ человека, но образ, который человек полагает вне себя и представляет себе в виде самостоятельного существа”. Немецкий философ связывал возникновение религии с беспомощностью и невежеством первобытного человека, его полной зависимостью от стихийных сил природы. Человек обожествлял все то, от чего он зависел, что казалось ему чуждым и таинственным. Так возник и культ явлений природы (“естественная религия”), и культ человека (“духовная религия”). Последняя появляется на более поздней стадии исторического развития как результат превратного выражения чувств, потребностей и стремлений самого человека. Мы находим у Фейербаха попытки раскрыть и социальные причины религии, ее общественную функцию. Так, например, он подчеркивал, что переход от языческой религии (политеизма) к монотеизму связан с возрастанием зависимости людей от своих земных владык, от царской власти. Возвышение монархов обусловило, по Фейербаху, возникновение идеи единого, всемогущего бога.

Таким образом, Фейербах пришел к выводу, что религия есть отражение общественных отношений – «не бог создал человека по своему образу и подобию, а человек создал бога по своему образу и подобию». Следующий логический шаг, который нужно сделать из этого вывода – это то, что для уничтожения религии нужно уничтожить порождающий ее общественный строй. Однако сделать этот вывод Фейербах не решился. Это предстояло сделать Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу.

Ранние произведения Маркса и Энгельса. К выводу, что для устранения религии необходимо устранить порождающий ее общественный строй, классики марксизма пришли еще в самых ранних своих работах. В знаменитом введении «К критике гегелевской философии права» Маркс писал: «Для Германии критика религии по существу закончена, а критика религии есть предпосылка всякой другой критики. Человек искал в воображаемой действительности неба сверхчеловека и нашел лишь отражение себя самого.  Человек делает религию, а не религия делает человека, - вот основа антирелигиозной критики. Религия - это самосознание и самоощущение человека, который либо еще не обрел себя, либо снова потерял себя. Но человек - не отвлеченное, вне мира торчащее существо. Человек - это человеческий мир, это государство, общество. И это государство, и это общество порождают религию,  т. е. вывернутое наизнанку сознание мира, потому  что они не что иное, как вывернутый наизнанку мир. Религия - это … фантастическое осуществление человеческого существа, - фантастическое, так как человеческое существо не достигло еще истинной действительности. Следовательно борьба против религии есть в то же время борьба против этого мира».

«Критика религии по существу закончена» - этой фразой Маркс сказал, что антирелигиозная борьба – это лишь первый этап в борьбе за освобождение человека, но нельзя останавливаться на первом этапе, а надо переходить к следующим этапам – от борьбы против религии переходить к борьбе за социальное освобождение общества[1].

Что касается религиозности народных масс, то их вера, по мнению Маркса, представляет собою ясный и непосредственный результат их исторического положения, обусловленного экономическими отношениями. «Религия, - это вздох притесненного создания, сердце безжалостного мира, дух бездушных отношений. Она - опиум народа[2].   Уничтожение религии как призрачного счастья народа - необходимое условие для осуществления его действительного счастья. Требуя уничтожения иллюзий за счет положения народа, мы требуем уничтожения положения, нуждающегося в иллюзиях».

В 1845 году Маркс написал краткую работу, выносящую вердикт учению Фейербаха о религии. Эта работа называется – «Тезисы о Фейербахе» и состоит из 11 кратких выводов. В них Маркс отмечает, что Фейербах, вплотную подойдя к правильным ответам на вопросы о сущности религии, так и не решился сделать из этих ответов практические выводы. Не будем сейчас разбирать эту работу полностью, поскольку для ее понимания необходимы хорошие знания философии, лежащие вне пределов нашего курса, а обратим внимание только на те тезисы, которые имеют отношение к нашему вопросу.

Тезис №4: «Фейербах исходит из факта религиозного самоотчуждения, из удвоения мира на религиозный, воображаемый мир и действительный мир. И он занят тем, что сводит религиозный мир к его земной основе. Он не замечает, что после выполнения этой работы главное-то остается еще не сделанным. А именно, то обстоятельство, что земная основа отделяет себя от самой себя и переносит себя в облака как некое самостоятельное царство, может быть объяснено только саморазорванностью и самопротиворечивостью этой земной основы. Следовательно, последняя, во-первых, сама должна быть понята в своем противоречии, а затем практически революционизирована путем устранения этого противоречия. Следовательно, после того как, например, в земной семье найдена разгадка тайны святого семейства, земная семья должна сама быть подвергнута теоретической критике и практически революционно преобразована». Смысл этого тезиса ясен и уже отмечался: поняв сущность религии, надо уничтожить эксплуататорское общество, которое его порождает.

Тезис №6: «Фейербах сводит религиозную сущность к человеческой сущности. Но сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений.

Фейербах, который не занимается критикой этой действительной сущности, оказывается поэтому вынужденным:

1) абстрагироваться от хода истории, рассматривать религиозное чувство  обособленно и предположить абстрактного - изолированного - человеческого индивида;

2) поэтому у него человеческая сущность может рассматриваться только как "род", как внутренняя, немая всеобщность, связующая множество индивидов только природными узами».

Тезис №7: «Поэтому Фейербах не видит, что "религиозное чувство" само есть общественный продукт и что абстрактный индивид, подвергаемым им анализу, в действительности принадлежит к определенной общественной форме».

В этих двух тезисах сказано то, о чем мы также говорили выше – что религия это есть не продукт фантазии отдельных людей, а продукт общественных отношений.

Тезис №8: «Общественная жизнь является по существу практической. Все мистерии, которые уводят теорию в мистицизм, находят свое рациональное разрешение в человеческой практике и в понимании этой практики», - таким образом Маркс еще раз подчеркивает, что именно практическая деятельность людей по изменению общества является ключом и к решению «духовных» вопросов, в том числе вопроса уничтожения религии. Итоговым выводом является краткий тезис №11: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его».

Антирелигиозные работы Ф.Энгельса. Фридрих Энгельс детально коснулся вопросов религии в трех своих работах.

В работе «Бруно Бауэр и первоначальное христианство» Энгельс говорит: «Взгляд на все религии, а вместе с тем и на христианство, как на изобретение обманщиков, – взгляд, господствовавший со времени вольнодумцев средневековья вплоть до просветителей XVIII века включительно, – оказался уже неудовлетворительным с тех пор, как Гегель поставил перед философией задачу показать рациональное развитие во всемирной истории
С
религией, которая подчинила себе римскую мировую империю и в течение 1800 лет господствовала над значительнейшей частью цивилизованного человечества, нельзя разделаться, просто объявив ее состряпанной обманщиками бессмыслицей. Чтобы разделаться с ней, необходимо прежде суметь объяснить ее происхождение и ее развитие, исходя из тех исторических условий, при которых она возникла и достигла господства. В особенности это относится к христианству. Ведь здесь надо решить вопрос, как это случилось, что народные массы Римской империи предпочли всем другим религиям эту бессмыслицу, проповедуемую к тому же рабами и угнетенными, так что, наконец, честолюбивый Константин увидел в принятии этой бессмысленной религии лучшее средство для того, чтобы возвыситься до положения самодержца римского мира
». Далее дается детальный анализ условий возникновения христианства. Некоторые из них – создание мировой Римской империи как условие для появления культа единого бога – мы уже упоминали, когда говорили о переходе от политеизма к монотеизму. Кроме этого, Энгельс отмечает, что христианская идеология возникла на основе античной философии, но неграмотные массы могли воспринять ее только в религиозной форме:

«Религии создаются людьми, которые сами ощущают потребность в ней и понимают религиозные потребности масс, а как раз этого обычно не бывает у представителей философских школ. Напротив, во времена всеобщего разложения, – как, например, и теперь, – повсюду встречается широкое распространение философии и религиозной догматики в опошленной, вульгаризированной форме. Если классическая греческая философия в последних своих формах, – особенно в эпикурейской школе, – приводила к атеистическому материализму, то греческая вульгарная философия вела к учению о едином боге и бессмертии человеческой души.»

Коснувшись положения широких масс в Римской империи, Энгельс констатирует: «Настоящее невыносимо; будущее, пожалуй, еще более грозно. Никакого выхода. Отчаяние или поиски спасения в самом пошлом чувственном наслаждении, по крайней мере со стороны тех, которые могли себе это позволить, но таких было незначительное меньшинство. Для остальных не оставалось ничего, кроме тупой покорности перед неизбежным.
Но во всех классах должно было быть известное количество людей, которые, отчаявшись в материальном освобождении, искали взамен него освобождения духовного, утешения в сознании, которое спасло бы их от полного отчаяния. Утешение должно было выступить именно в религиозной форме, как и все то, что должно было захватывать массы, – так это было в те времена и так продолжалось вплоть до XVII века.

Едва ли надо отмечать, что среди людей, страстно стремившихся к этому духовному утешению, к этому бегству от внешнего мира в мир внутренний, большинство должны были составлять рабы.

Во время этого всеобщего экономического, политического, интеллектуального и морального разложения и выступило христианство. Оно вступило в резкое противоречие со всеми существовавшими до тех пор религиями.

Во всех религиях, существовавших до того времени, главным была обрядность. Только участием в жертвоприношениях и процессиях, а на Востоке еще соблюдением обстоятельнейших предписаний относительно приема пищи и омовений, можно было доказать свою принадлежность к определенной религии. В то время как Рим и Греция в этом отношении проявляли терпимость, на Востоке свирепствовала система религиозных запретов, которая не мало способствовала наступившему в конце концов упадку. Люди двух разных религий – египтяне, персы, евреи, халдеи – не могут вместе ни пить, ни есть, не могут выполнить совместно ни одного самого обыденного дела, едва могут разговаривать друг с другом. Это отделение человека от человека было одной из основных причин гибели Древнего Востока. Христианство не знало никаких вносящих разделение обрядов, не знало даже жертвоприношений и процессий классической древности. Отрицая, таким образом, все национальные религии и общую им всем обрядность, и обращаясь ко всем народам без различия, христианство само становится первой возможной мировой религией. Во-вторых, христианство затронуло струну, которая должна была найти отклик в бесчисленных сердцах. На все жалобы по поводу тяжелых времен и по поводу всеобщей материальной и моральной нищеты христианское сознание греховности отвечало: да, это так, и иначе быть не может; в испорченности мира виноват ты, виноваты все вы, твоя и ваша собственная внутренняя испорченность! И где бы нашелся человек, который мог бы это отрицать? Ни один человек не мог отказаться от признания за собой части вины в общем несчастье, и признание это стало теперь предпосылкой духовного спасения, которое одновременно было провозглашено христианством.

Так и случилось, что среди тысяч пророков и проповедников в пустыне, которые в то время создавали бесчисленное количество своих религиозных новшеств, успех имели только основатели христианства. Не только Палестина, но и весь Восток кишмя кишел такими основателями религий, среди которых господствовала, можно сказать, прямо по Дарвину борьба за идейное существование. Христианство победило главным образом благодаря изложенным выше моментам. А как оно постепенно, в борьбе сект между собой и с языческим миром, путем естественного отбора, все более утверждалось в качестве мировой религии, – этому учит во всех подробностях история церкви первых трех столетий.»

В другой своей работе – «К истории первоначального христианства» Энгельс восстанавливает реальную историю христианской религии, показывая, что она противоречит той истории, которую излагает церковь. Так, согласно церковной легенде, первыми по написанию христианскими книгами являются евангелия, за ними идут «деяния апостолов», и последняя христианская книга – это «апокалипсис» Иоанна, повествующий о конце света. Энгельс же убедительно показал, что «апокалипсис» был первой из христианских книг, когда христианство еще не освободилось от пережитков иудейской религии. При этом Энгельс срывает с него священные покровы, раскрывая совершенно материальные условия написания:

«Апокалипсические видения, которые теперь раскрывает перед нами автор, сплошь заимствованы, и большей частью буквально, из более ранних образцов. Они заимствованы частью у классических пророков Ветхого завета, особенно у Иезекииля, частью — из позднейших иудейских апокалипсисов, составленных по образцу Книги Даниила, в особенности из Книги Еноха, тогда уже написанной, по крайней мере частично. Критика детальнейшим образом установила, откуда заимствовал наш Иоанн каждую картину, каждое грозное предзнаменование, каждое бедствие, ниспосланное неверующему человечеству, — словом, весь материал своей книги; так что Иоанн не только обнаруживает полнейшее духовное убожество, но и явно показывает, что он даже в воображении не переживал своих мнимых экстазов и видений так, как он их описывает.
Последовательность этих видений вкратце такова. Сначала Иоанн видит бога, сидящего на престоле с книгой за семью печатями в руке, а перед ним — закланного, но ожившего агнца (Христа), который признается достойным снять печати. При их снятии происходят всевозможные грозные чудесные знамения. При снятии пятой печати Иоанн видит под алтарем бога души христовых мучеников, убиенных за слово божие, и они возглашали громко: “Доколе, владыка, не судишь и не мстишь живущим на земле за кровь нашу?” … Здесь и речи еще нет о “религии любви”, о призыве: “Любите врагов своих, благословляйте ненавидящих вас” и т. д.; здесь проповедуется месть, неприкрытая месть, здоровая, честная месть гонителям христиан. И так во всей книге. Чем ближе надвигается кризис, чем чаще обрушиваются с неба бедствия и кары, тем с большей радостью сообщает наш Иоанн, что огромная масса людей все еще не желает покаяться в своих грехах, что еще новые бичи божьи должны обрушиться на них. — При снятии седьмой печати появляются семь ангелов с трубами; каждый раз, как один из них вострубит, свершаются новые страшные знамения. После того как вострубил седьмой, на сцену выходят новые семь ангелов с семью чашами гнева господня, которые изливаются на землю; опять новые бедствия и кары, в основном это большей частью утомительное повторение того, что уже много раз говорилось. Затем появляется жена - Вавилон, великая блудница в багряной одежде, сидящая на водах, упоенная кровью святых и мучеников иисусовых; это — великий город на семи холмах, царствующий над всеми царями земли. Она сидит на звере с семью головами и десятью рогами. Семь голов означают семь холмов, а также и семь “царей”. Из этих царей пять пали, один есть, а седьмой еще придет, а после него еще придет один из первых пяти, смертельно раненный, но исцеленный. Последний будет царствовать на земле 42 месяца, или 3 1/2 года (половина священных семи лет), будет преследовать верующих, предавая их смерти, и воцарится безбожие. Но затем последует великая решительная битва; святые и мученики будут отомщены разрушением великой блудницы - Вавилона и всех ее приверженцев, то есть огромной массы людей; дьявол будет низвергнут в преисподнюю и заключен там на тысячу лет, в течение которых воцарится Христос вместе с воскресшими из мертвых мучениками. Но по истечении тысячи лет дьявол снова освободится, и произойдет новое великое сражение духов, в котором он будет окончательно побежден. Затем последует второе воскресение из мертвых, когда и остальные мертвые пробудятся и предстанут перед судилищем бога… Все это построено исключительно на иудейско-дохристианском материале. Объяснением смысла этого предсказания в той мере, в какой оно относится к событиям того времени, мы обязаны немецкой критике, особенно Эвальду, Люкке и Фердинанду Бенари. Благодаря Ренану это объяснение стало доступно также и небогословским кругам. Что великая блудница-Вавилон означает Рим, — город на семи холмах, —- это мы уже видели. О звере, на котором она сидит, в гл. XVII, 9—11, сказано следующее: “семь голов” (зверя) “суть семь гор, на которых сидит жена, и семь царей; из них пять пали, один есть, а другой еще не пришел, и, когда придет, года не долго ему быть. И зверь, который был и которого нет, есть восьмой и из числа семи и пойдет в погибель”десь зверь означает римское мировое владычество, представляемое последовательно семью императорами, из которых один был смертельно ранен и больше не царствует, но исцелился и возвратится, чтобы в качестве восьмого установить царство богохульства и святотатства. Ему будет дано “вести войну со святыми и победить их, и поклонятся ему все живущие на земле, которых имена не написаны в книге жизни у агнца; всем, малым и великим, богатым и нищим, свободным и рабам, положено будет начертание зверя на правую руку их, или на чело их, и никому нельзя будет ни покупать, ни продавать, кроме того, кто имеет это начертание, или имя зверя, или число имени его. Здесь мудрость. Кто имеет ум, тот сочти число зверя, ибо это число человеческое. Число его 666”.
Считая Августа первым по порядку, вторым был Тиберий, третьим — Калигула, четвертым — Клавдий, пятым — Нерон, шестым — Гальба. “Пять пали, один есть”. То есть Нерон уже пал, а Гальба существует. Гальба царствовал с 9 июня 68 г. до 15 января 69 года. Но вслед за его восшествием на престол восстали легионы на Рейне под предводительством Вителлия, между тем как в других провинциях военные бунты подготовлялись другими полководцами. В самом Риме подняли мятеж преторианцы, убили Гальбу и провозгласили императором Отона.
Отсюда следует, что наше Откровение было написано в царствование Гальбы. Вероятно, в конце его правления или же, самое позднее, во время трехмесячного (до 15 апреля 69 г.) царствования Отона — “седьмого”. Но кто же восьмой, который был и которого нет? Это раскрывает нам число 666.
Приблизительно за 300 лет до нашей эры древнееврейские буквы стали употребляться также в качестве чисел: а = 1; b = 2; с = 3; d = 4 и так далее. Именно посредством такой математики возникло также и число 666. За ним скрывается имя одного из первых пяти римских императоров. Но Ириней в конце второго столетия знал кроме числа 666 еще вариант — 616. Если искомое решение подойдет одинаково к обоим этим числам, то оно тем самым будет проверено. 
Это решение было дано Фердинандом Бенари в Берлине. Имя это — Нерон. Число основано на древнееврейском начертании греческих слов Neron Kaisar, император Нерон, — слов, которые в виде надписи значились на нероновских монетах, чеканившихся в восточной половине империи. Именно: н (нун) = 50; р (реш) = 200; в (вав) как о = 6; н (нун) = 50; к (коф) = 100; с (самех) = 60; и р (реш) = 200; в итоге = 666[3]. Если же мы примем за основу латинское начертание Nero Саеsаr, то отпадает второе нун — 50, и мы получаем 666—50 = 616[4], то есть вариант Иринея.
Действительно, во времена Гальбы всю Римскую империю охватила внезапная смута. Сам Гальба во главе испанских и галльских легионов двинулся на Рим, чтобы свергнуть Нерона; последний бежал и приказал одному вольноотпущеннику, чтобы он его убил. Но против Гальбы были в заговоре не только преторианцы в Риме, по и военачальники в провинциях; повсюду объявлялись новые претенденты на престол, готовившиеся идти со своими легионами на столицу. Империя, казалось, была отдана во власть междоусобной войны, ее распад казался близким. Ко всему этому распространился слух, особенно на Востоке, что Нерон не убит, а только ранен, что он бежал к парфянам и вернется из-за Евфрата с войсками, чтобы начать новое, еще более кровавое и страшное правление. И как раз около того времени, когда было, по-видимому, написано Откровение, появился лже-Нерон, который с довольно многочисленными приверженцами обосновался вблизи Патмоса и Малой Азии, на острове Китносе в Эгейском море (на нынешней Термии), пока — еще при Отоне — он не был убит. Можно ли удивляться тому, что среди христиан, на которых Нерон предпринял первое серьезное гонение, распространилось мнение, что он вернется как антихрист и что его возвращение и неизбежно связанная с этим еще более настойчивая попытка кровавого истребления новой секты явятся предзнаменованием и прологом второго пришествия Христа, великой победоносной битвы с силами ада, “скорого” установления тысячелетнего царства, уверенность в наступлении которого позволяла мученикам с радостью идти на смерть?
Так выглядело христианство в Малой Азии, в своей главной резиденции, около 68 года. Нет и следа святой троицы — напротив, старый единый и неделимый Иегова позднего иудейства, когда он из иудейского национального божества превратился в единого высочайшего бога неба и земли, который претендует на господство над всеми народами. Столь же мало известно разбираемому нами сочинению учение о первородном грехе и об очищении верой. Мы видели, что автор совсем еще не знает, что он — нечто иное, чем иудей. В соответствии с этим во всей книге нет нигде ни слова о крещении, да и многое другое убеждает нас в том, что крещение является институтом второго периода христианства. Столь же мало знает автор о втором, более позднем таинстве — причащении. 
В том, что наша книга с ее столь своеобразно установленной датой — 68 или 69 г. — является самой древней из всей христианской литературы, не может быть сомнения. Нет ни одной другой книги, которая была бы написана таким варварским языком, кишащим гебраизмами, невероятными конструкциями и грамматическими ошибками. То, что евангелия и Деяния апостолов представляют собой поздние переработки утерянных теперь сочинений, зыбкую историческую основу которых в настоящее время уже невозможно распознать под легендарными наслоениями; что даже так называемые “подлинные” послания апостолов являются, согласно Бруно Бауэру, либо более поздними сочинениями, либо в лучшем случае обработками, посредством вставок и добавлений, старых произведений неизвестных авторов, — это в настоящее время отрицают лишь профессиональные теологи или другие пристрастные историки. Тем важнее то обстоятельство, что здесь мы имеем книгу, время написания которой установлено с точностью до нескольких месяцев, — книгу, рисующую нам христианство в его неразвитой форме. Зародыш мировой религии здесь имеется, но этот зародыш еще в одинаковой степени заключает в себе тысячу возможностей развития, которые нашли свое осуществление в бесчисленных позднейших сектах. И этот древнейший памятник периода становления христианства особенно важен для нас именно потому, что он дает нам в чистом виде то, что иудейство — под сильным александрийским влиянием — внесло в христианство. Все позднейшее является западной, греко-римской примесью. Только при посредстве монотеистической иудейской религии просвещенный монотеизм позднейшей греческой вульгарной философии мог принять ту религиозную форму, в которой он только и был в состоянии увлечь массы».

Разобрав таким образом земные корни религии, Энгельс в своей работе показывает, что христианство, как и любая другая религия, является продуктом определенного исторического периода. На определенном этапе развития общества религия закономерно на другом этапе – так же закономерно отмирает. Эту же мысль Энгельс продолжает в следующей работе – «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии».

Атеистические взгляды В.И.Ленина. Перу В.И.Ленина принадлежат ряд работ, посвященных антирелигиозной борьбе, из которых наиболее известны статьи «Социализм и религи      я» и «Об отношении рабочей партии к религии». Со стороны защитников религии часто приходится слышать, что будто бы в этих своих работах Ленин выступает за отказ от антирелигиозной работы и за соглашательство с религией. На самом деле, конечно, это не так. Ленин придерживался твердых атеистических позиций. Среди родных и близких Владимиру Ильичу людей не было верующих, и уже с детства Володе Ульянову была чужда обычная в те времена детская набожность. Г. М. Кржижановский писал про Владимира Ильича, что «он говорил мне, что уже в пятом классе гимназии резко покончил со всяческими вопросами религии: снял крест и бросил его в мусор».

Произошло это, видимо, после такого случая: к отцу Володи Ульянова приехал из Петербурга чиновник из Ведомства народного образования. Илья Николаевич рассказывал ему, что дети не любят ходить в церковь, на что гость, глядя на Владимира Ильича, сказал: «Сечь, сечь надо!». Володя выбежал во двор, сорвал с шеи крест, который еще носил, и бросил его на землю.

Товарищ Володи Ульянова по гимназии Д. М. Андреев писал в своих воспоминаниях о прогулке с Володей Ульяновым по улицам Симбирска: «Дойдя до высоких белых стен Спасского женского монастыря, Володя вдруг остановился и стал рассматривать залитую лунным светом обитель.

— Вот куда люди сами бегут от жизни и хоронят себя заживо! Хороша, верно, их доля, если они в этой тюрьме находят утешенье!»

А один из знакомых Ленина А. А. Беляков описал поездку Владимира Ильича с товарищами (среди которых был и Беляков) по Волге и реке Усе. «Ему давно хотелось познакомиться с крестьянином Василием Князевым и сектантами   Амосом   из   Старого   Буяна   и   Ерфилычем   из  села Кобельмы. Самым наболевшим вопросом для Амоса и Ерфилыча, самым острым их желанием уже давно было «придумать такую простую веру, без всякого обмана, которая бы сразу всех людей сплотила в единую братскую семью и тем уничтожила всю неправду и народила бы рай на земле, всю бы жизнь перекроила». Вопрос о такой вере был основным делом для обоих друзей, Амоса и Ерфилыча, неустанных пропагандистов против обманов   церкви   и   неправды житейской. Владимир Ильич очень популярно, весьма убедительно    и    чрезвычайно   просто   разъяснил,   что   «веру нельзя   придумать,   сочинить.  А  если   веру   придумать,   и даже очень хорошо, как это сделал граф Толстой, то эта вера не изменит человеческих отношений, а, наоборот, человеческие отношения, вернее хозяйственные нужды, хозяйственные отношения могут изменить всякую веру, приспособить ее для нужд хозяйства без всякого труда. Владимир Ильич так удачно иллюстрировал свои мысли рядом ярких и простых примеров, что оба сектанта, всю жизнь исходившие в своих рассуждениях из Библии и Евангелия и придумывавшие веру, как-то сразу молниеносно просияли. Они поняли, что вера, как и бог, сотворены людьми.

«А мы-то, дураки, целую жизнь ухлопали на то, чтобы верой жизнь перекроить. А оно, действительно, совсем просто, наоборот?»

Провожая Владимира Ильича с товарищами, Амос все время твердил про себя: «Эх, в рот тебе ситного пирога с горохом, в одночасье веру псу под хвост, всю душу переворотили. .

Ленин еще в юности понял, что религия возникает не сама по себе, а при определенных условиях жизни. Если веру придумать, то она все равно будет бессильна, ведь жизнь течет и развивается по своим законам; хозяйственные нужды, а не религия меняют человеческие отношения. Условия жизни определяют сознание человека, поэтому тяжелая жизнь людей делает их восприимчивыми к вере в бога. Иными словами, — где страдания, там и религия.

Когда Ленин жил в Петербурге (1894—1897 гг.), он руководил «Союзом борьбы за освобождение рабочего класса» и сетью рабочих кружков и воскресных школ; Н. К. Крупская тоже принимала самое активное участие в этой работе.

В воспоминаниях о В. И. Ленине она писала об одном рабочем, который «только на страстной неделе узнал... что бога нет, и так легко стало, потому что нет хуже, как быть рабом божьим, — тут тебе податься некуда, рабом человеческим легче быть, — тут борьба возможна...» Пожилой рабочий толковал, что никак он из церковных старост уйти не может, «потому что больно попы народ обдувают и их надо на чистую воду выводить, а церкви он совсем даже не привержен и насчет фаз развития понимает хорошо».

В этих высказываниях рабочих отношение к религии стоит в связи с вопросами общественной борьбы. Именно так эти вопросы всегда ставились и решались Лениным.

Летом 1917 года Ленин довольно часто выступал на митингах рабочих и солдат с балкона дворца Кшесинской в Петрограде. В этом дворце помещался тогда Центральный Комитет большевистской партии.

И вот во время одной из страстных речей Ленина из толпы вдруг раздался голос:

        А в бога-то ты веруешь, антихрист?

Это крикнул разгневанный священник, и Ленин тут же ему ответил с насмешкой:

        Бога бойся, царя чти, не так ли, батюшка? ..   Но я царя не чту и бога не боюсь!  Вот послушайте, товарищи, почему  и  отчего  я  не  верю... — И  в   ярких  выражениях Ленин разоблачил всю «небесную механику». При общем    смехе    разбитый   в   пух   и   прах   попик поспешил скрыться. А рабочие еще долго обсуждали слова Ильича и решили:

— Царь и бог — одного поля ягодки. Оба для обирания и порабощения нашего. Долой религиозный обман!

Позднее, во время гражданской войны, на прием к Ленину в Кремль пришла группа крестьян-ходоков. После окончания беседы, собираясь уходить, крестьяне задержались у порога. Ленин заметил, что они нерешительно мнутся и, видимо, хотят задать какой-то вопрос. Он обратился к ним:

        Что еще, товарищи? Говорите смело.

        Вот  спросить  хотели, — ответил  один  из  них, — не обессудь только!  Говорят, что ты в бога не веруешь и не молишься никогда. Правда это?

Ленин улыбнулся и ответил:

        Грешен, — в бога не- верую и драгоценное время на поповские молитвы не трачу. Да и вам не советую! А по чему так—садитесь, разъясню.

Ильич усадил опять  стариков,  запер  двери, чтобы  не мешали   беседе,   подсел   поближе   к   крестьянам   и   повел речь.

Через   полтора   часа,    не    раньше,   вышли  мужики   от Ильича. Словно подменили людей! Лица светятся какой-то новой мыслью, удивлением и благоговением.

— Да, ловко нас богом опутывали! — произнес один из них. Теперь прозрели.

Всю жизнь Ленин боролся против всех форм угнетения, в том числе и против духовного угнетения народа. При нем борьба коммунизма с религией стала насущной задачей борьбы за лучшую жизнь.

Маркс называл религию опиумом народа. Настоящий опиум действительно усыпляет человека, заглушает боль, навевает сладкие сны, дурманит сознание так, что человёк забывает о действительности. Религия утешает верующих, они в молитве забывают свою тяжкую долю и отдыхают в мечтах о «загробной жизни», где будут счастливы. Ленин называл религию негодным продуктом негодного общественного строя и родом духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования    на    сколько-нибудь    достойную   человека   жизнь. А «кто утешает раба, вместо того чтобы поднимать его на восстание против  рабства, тот помогает рабовладельцам», что и делает религия.

В борьбе за коммунизм, считал Ленин, религия постепенно преодолевается и отмирает совсем в коммунистическом обществе. Борьба же против религии способствует успешности борьбы за коммунизм. Поэтому необходима антирелигиозная пропаганда и борьба против религии, но с условием, что она будет только составной частью общей борьбы и будет подчинена общим задачам классовой борьбы пролетариата за коммунизм.

Взвешенный подход к борьбе с религией. В то же время Ленин в своих указанных работах говорил, что борьба с религией должна быть подчинена более значительной цели – классовой борьбе. Если Маркс и Энгельс вырабатывали общую теорию, то Ленин был практиком, претворяя эту теорию в жизнь. А в практической жизни неизбежно надо действовать не слепо по книжке, а с учетом постоянно меняющихся обстоятельств. И особенно внимательно надо подходить к такому деликатному вопросу, как религиозные чувства людей. Вот что говорит Ленин:

«Мы должны бороться с религией. Это - азбука всего материализма и, следовательно, марксизма. Но марксизм не есть материализм, остановившийся на азбуке[5]. Марксизм идет дальше. Он говорит: надо уметь бороться с религией, а для этого надо материалистически объяснить источник веры и религии у масс. Борьбу с религией нельзя ограничивать абстрактно-идеологической проповедью, нельзя сводить к такой проповеди; эту борьбу надо поставить в связь с конкретной практикой классового движения, направленного к устранению социальных корней религии. Почему держится религия в отсталых слоях городского пролетариата, в широких слоях полупролетариата, а также в массе крестьянства? По невежеству народа, отвечает буржуазный прогрессист, радикал или буржуазный материалист. Следовательно, долой религию, да здравствует атеизм, распространение атеистических взглядов есть главная наша задача. Марксист говорит: неправда. Такой взгляд есть поверхностное, буржуазно-ограниченное культурничество. Такой взгляд недостаточно глубоко, не материалистически, а идеалистически объясняет корни религии. В современных капиталистических странах это – корни главным образом социальные. Социальная придавленность трудящихся масс, кажущаяся полная беспомощность их перед слепыми силами капитализма, который причиняет ежедневно и ежечасно в тысячу раз больше самых ужасных страданий, самых диких мучений рядовым рабочим людям, чем всякие из ряда вон выходящие события вроде войн, землетрясений и т. д., - вот в чем самый глубокий современный корень религии. «Страх создал богов». Страх перед слепой силой капитала, которая слепа, ибо не может быть предусмотрена массами народа, которая на каждом шагу жизни пролетария и мелкого хозяйчика грозит принести ему и приносит «внезапное», «неожиданное», «случайное» разорение, гибель, превращение в нищего, в паупера, в проститутку, голодную смерть, - вот тот корень современной религии, который прежде всего и больше всего должен иметь в виду материалист, если он не хочет оставаться материалистом приготовительного класса. Никакая просветительная книжка не вытравит религии из забитых капиталистической каторгой масс, зависящих от слепых разрушительных сил капитализма, пока эти массы сами не научатся объединенно, организованно, планомерно, сознательно бороться против этого корня религии, против господства капитала во всех формах. Следует ли из этого, что просветительская книжка против религии вредна или излишня? Нет. Из этого следует совсем не это. Из этого следует, что атеистическая пропаганда социал-демократии должна быть подчинена ее основной задаче: развитию классовой борьбы эксплуатируемых масс против эксплуататоров».

Ленин отмечал, что могут быть случаи, когда следует воздержаться от активной антирелигиозной деятельности. «Возьмем пример, оворил Ленин, -  Пролетариат данной области и данной отрасли промышленности делится, положим, на передовой слой довольно сознательных социал-демократов, которые являются, разумеется, атеистами, и довольно отсталых, связанных еще с деревней и крестьянством рабочих,   которые   веруют   в   бога,   ходят   в церковь или даже находятся под прямым влиянием местного священника, основывающего, допустим, христианский рабочий   союз.   Положим, далее,   что   экономическая борьба в такой местности привела к стачке. Для марксиста обязательно успех стачечного движения поставить на первый план, обязательно решительно противодействовать  разделению рабочих в  этой борьбе на атеистов   и   христиан,   решительно бороться   против такого   разделения.   Атеистическая   проповедь может оказаться при таких условиях и излишней и вредной - не с точки зрения обывательских соображений о неотпугивании отсталых слоев, о потере мандата на выборах и т. п., а с точки зрения действительного прогресса классовой борьбы, которая в обстановке современного капиталистического общества во сто раз лучше приведет христиан-рабочих к социал-демократии и к атеизму, чем голая атеистическая проповедь. Проповедник атеизма в такой момент и при такой обстановке сыграл бы только на руку попу и попам, которые ничего так не желают, как замены деления рабочих по участию в стачке делением по вере в бога. … Марксист должен уметь учитывать всю конкретную обстановку, всегда находить границу между анархизмом и оппортунизмом (эта граница относительна, подвижна, переменна, но она существует), не впадать ни в абстрактный, словесный, на деле пустой «революционаризм» анархиста, ни в обывательщину и оппортунизм мелкого буржуа или либерального интеллигента, который трусит борьбы с религией, забывает об этой своей задаче, мирится с верой в бога, руководится не интересами классовой борьбы, а мелким, мизерным расчетцем: не обидеть, не оттолкнуть, не испугать, премудрым правилом: «живи и жить давай другим», и т. д. и т. п.».

То есть позиция Ленина совершенно ясная – во имя победы допустимы уступки и компромиссы в политике, когда из тактических не следует настаивать на тех или иных лозунгах (в данном случае - на лозунге борьбы с религией), но недопустимы компромиссы в идеологии.

В условиях царской России, когда влияние религии на жизнь общества было огромным, Ленин не мог обойти вниманием и вопрос религиозной политики партии после революции:

«Религия должна быть объявлена частным делом — этими словами принято выражать обыкновенно отношение социалистов к религии. Но значение этих слов надо точно определить, чтобы они не могли вызывать никаких недоразумений. Мы требуем, чтобы религия была частным делом по отношению к государству, но мы никак не можем считать религию частным делом по отношению к нашей собственной партии. Государству не должно быть дела до религии, религиозные общества не должны быть связаны с государственной властью. Всякий должен быть совершенно свободен исповедовать какую угодно религию или не признавать никакой религии, т. е. быть атеистом, каковым и бывает обыкновенно всякий социалист. Никакие различия между гражданами в их правах в зависимости от религиозных верований совершенно не допустимы. Всякие даже упоминания о том или ином вероисповедании граждан в официальных документах должны быть безусловно уничтожены. Полное отделение церкви от государства — вот то требование, которое предъявляет социалистический пролетариат к современному государству и современной церкви. Русская революция должна осуществить это требование, как необходимую составную часть политической свободы.

По отношению к партии социалистического пролетариата религия не есть частное дело. Партия наша есть союз сознательных, передовых борцов за освобождение рабочего класса. Такой союз не может и не должен безразлично относиться к бессознательности, темноте или мракобесничеству в виде религиозных верований. Мы требуем полного отделения церкви от государства, чтобы бороться с религиозным туманом чисто идейным и только идейным оружием, нашей прессой, нашим словом. Но мы основали свой союз, РСДРП, между прочим, именно для такой борьбы против всякого религиозного одурачения рабочих. Для нас же идейная борьба не частное, а общепартийное, общепролетарское дело».

Современные оппортунисты пытаются воспользоваться отдельными цитатами из ленинских работ, чтобы обосновать возможность примирения коммунистов с религией. Но они как раз не оценивают конкретно-историческую обстановку. В начале ХХ века абсолютное большинство рабочих были подвержены религиозным предрассудкам, поэтому, действительно, слишком активная религиозная пропаганда могла оттолкнуть широкие массы от партии. Сегодня же, наоборот, большинство людей – это люди, получившие материалистическое образование в советской школе, и даже если и называют себя верующими, то не имеют глубокой религиозности. Поэтому в современной России нет необходимости идти на уступки религии.

В мире же бывают ситуации, когда религиозный фактор коммунистам надо учитывать. Например, на Кубе разрешено членство в компартии не только верующих, но даже и священнослужителелей. Однако в данном случае это можно объяснить – в католических странах традиционно сильно влияние религии, кроме того, кубинская компартия создавалась уже после победы революции, то есть создавалась как организация не узкоклассовая, а общенародная.

Другой пример. Бывают случаи, когда православный праздник «пасхи» совпадает с днем 1 Мая (как, например, было в 1994 и 2005 годах). И если в России такие совпадения не мешают коммунистам праздновать Первомай, то в Греции (где православная религия до сих пор является государственной) коммунисты в таких случаях воздерживаются от празднования Первомая. Возможно, такое решение обосновано – если в России «пасха» это узкорелигиозный праздник, то в Греции это праздник не столько религиозный, сколько общенародный, связанный с борьбой против турецкого ига. В этот день проводятся массовые гуляния, и в такой ситуации попытки провести первомайскую демонстрацию не найдут поддержки у масс[6].

Описанные случаи, даже если и обоснованы в своей обстановке, ни в коем случае не должны восприниматься как пример для подражания. Они являются следствием того, что религия слишком глубоко пустила корни в обществе, и то, что коммунисты вынуждены с этим считаться, говорит о том, что на настоящем историческом этапе коммунисты в данных случаях еще недостаточно сильны, чтобы покончить с религиозными предрассудками. Но в перспективе победа коммунизма и отмирание религии одинаково неизбежны.

 



[1] Надо отметить, что автор этих строк в конце 1990 – начале 1991 гг перешел на коммунистические позиции именно через антирелигиозную работу. Успев застать времена, когда в советской школе еще преподавалось материалистическое научное мировоззрение, я крайне отрицательно относился к развернувшемуся тогда разгулу антирелигиозного мракобесия и видел, что именно «демократы» и реставраторы капитализма и крутятся вокруг церковников. С этого момента для меня стало понятно отношение к ним.

[2] Маркс употребил это выражение именно в такой формулировке: «опиум народа». А предлог «для» («опиум ДЛЯ народа») в эту фразу внесли И.Ильф и Е.Петров в «Золотом теленке»

[3] Этот пример показывает нелепость утверждений мракобесов, выступающих против электронных платежных средств и штрих-кодов под тем предлогом, будто бы в них зашифровано «число зверя - три шестерки». На самом же деле у тогдашних христиан под  «числом зверя» имелись в виду не три шестерки, а число 666, которое обозначалось не тремя шестерками (арабских цифр тогда еще не было), а вот так: DCLXVI

[4] С этим связан забавный случай. Однажды группа верующих обратилась к московскому мэру Лужкову с просьбой ликвидировать автобусный маршрут №666 – мол, негоже православным ездить в церковь на автобусе с «дьявольским» номером. Лужков пошел навстречу просителям и… переименовал маршрут №666 в маршрут №616. Лужков явно не читал Энгельса!

[5] Глядя на нынешних сторонников соглашательства с религией, следует учесть это указание с другие стороны: перед тем, как рассуждать о высшей математике, необходимо вначале овладеть четырьмя действиями арифметики. То есть перед тем, как высокомерно поучать, что «марксизм не есть материализм, остановившийся на азбуке», необходимо перед этим все-таки усвоить азбуку – что «мы должны бороться с религией».

[6] Вообще говоря, расхожий слух о слух о тотальной религиозности греков не соответствуют действительности. Действительно, значительная часть населения соблюдает православные обряды, но воспринимает их не как религию, а как народную традицию. Хотя власти Греции действительно проводят политику по навязыванию религии. Церковь там до сих пор не отделена от государства, в школах в обязательном порядке преподают "Закон божий", но обычно это вызывает отторжение у учеников