Первое, что бросается в глаза в отношениях между людьми, это разительная разница между чеченской молодежью и людьми среднего и старшего возраста. Молодежь не пьет, почти не курит, не испытывает потребности матерится, кроме того она невероятно религиозна.

Люди постарше иногда сравнивают сегодняшнюю жизнь с советскими временами – придаваться ностальгическому настроению не принято, просто все устали от войны. Устала от нее и молодежь, которая слушает песни Тимура Муцураева о джихаде, о том, что в борьбе за независимость весь народ может стать шахидом, но воевать уже никто не хочет. Девятнадцатилетний милиционер Хаджи говорит, что сочувствует тем, кто “в горах” и считает, что при Масхадове жилось лучше, хотя и не было “стабильности”, а “без стабильности плохо”. В победу он не верит и умирать не хочет. Таких, как Хаджи, боевики называют “чертями”. В чеченском нет своего мата и это слово носит ярко выраженную негативную окраску, к тому же в нем заключен недвусмысленный религиозный подтекст. Масхадов издал приказ о том, что “чертей” следует убивать и Хаджи считает это ошибкой, ведь многие попадают в чеченскую милицию не по своей воле.

Ибрагим тоже “черт”, он сержант милиции и предпочитает, когда его называют “сотрудником”. Ему 21 год, живет в Урус-Мартане, но дома бывает только раз в неделю, когда выпадает выходной. Он возглавляет группу нашей охраны, мы быстро подружились и решили сходить в кафе, чтобы спокойно поговорить. Сделав заказ, садимся за столик, Ибрагим вешает автомат на спинку стула, так как будто это зонтик.

Как и все чеченцы, он выглядит намного старше своего возраста, возле глаз, глубокие морщинки, какие бывают только у людей постарше. Он рассказывает о том, что ненавидит свою работу, но выхода нет, для молодого и здорового парня работа в органах единственный шанс уцелеть во время “зачисток”, впрочем, и это не всегда помогает.

К любому журналисту чеченцы всегда обращаются с одной и той же просьбой, мне не пришлось долго ждать пока Ибрагим скажет: “Расскажи людям правду о Чечне, о войне”. Дальше следуют десятки и историй о бесчинствах “федералов”, об убийствах и похищениях молодых девушек. Ибрагима нельзя назвать наивным, он очень зрелый и думающий человек, но в глубине души он верит, что причиной того, что происходит с его народом, является то, что жители благополучных российских городов просто не знают о преступлениях “федералов”. Объяснить ему, что большинство этих людей и не хотят этого знать, я не решаюсь и обещаю написать обо всем, что он мне рассказал.

Спрашиваю, кем бы он хотел работать, если бы не война. Он не хочет отвечать, говорит, что нет смысла об этом рассуждать. В отличие от Хаджи он считает, что войска необходимо вывести, иначе мира здесь не будет никогда.

Асламбеку лет 40, он подполковник в системе МЧС – инспектор пожарной охраны, одевается как стиляга и слушает “Машину времени”, он возит нас на своей “Волге” по городу, вернее по тому, что от него осталось, показывает, “достопримечательности”: “Здесь был кинотеатр, здесь Нефтяной институт, а здесь американской журналистке оторвало голову во время ракетного удара…”.

Офис радиостанции – островок благополучия в огне войны, интересная работа, платят по местным меркам большие деньги, ребята одеты как москвичи, модно и пестро. Они рады видеть “иностранных” журналистов, к моему удивлению, говорят, что их тут очень мало, рассказывают о своих проблемах. Главный редактор на мой вопрос о том, не боятся ли они конкуренции, ведь рано или поздно в городе появится альтернативная радиостанция, отвечает, что они будут только рады. Можно будет делиться опытом, к тому разнообразие в радиоэфире все воспримут как маленький шаг к миру.

Усман – прораб стройки “Детского центра”, куда нас пригласили, ему лет 50, он любит выпить и порассужать о жизни. В Чечню он приехал из Иваново в 1990 на волне романтичной идеи независимости. Период с 1991 по 1992 год он называет “временем воздушных денег”, тогда в разгар махинаций с фальшивыми авизо легко было найти спонсоров для самых безумных проектов, а в Грозном – одном из самых красивых городов Кавказа – строились все новые объекты. Сегодня, когда в городе почти невозможно найти не разрушенный дом, Усман воспринимает войну, как расплату за легкомысленность первых постсоветских лет.

Он с горечью вспоминает о том времени, когда начали ломаться социалистические отношения, ограничивавшие родовые связи, на смену критериям профессионализма, приходило неприкрытое кумовство. Говорил, что родственные связи, столь типичные для любой постсоветской страны, в Чечне приобрели невероятно гиперболизированные формы. “Когда начальником планового отдела одного из крупных предприятий стал 18-летний пацан, я понял – это конец”, – вспоминает он. В страну возвращалась власть кланов.