«Код доступа», Юлия Латынина. Госдума в прошлую пятницу приняла эпический закон о запрете жизни на территории Российской Федерации. Я не шучу. Правда, этот закон называется «О запрете генномодифицированных продуктов». Но это, собственно, одно и то же, потому что вся жизнь на Земле генномодифицированная. Мы все – генномодифицированные обезьяны и потомки того, что называется LUCA, последний общий предок.

По этому поводу я написала, еще повторюсь. Первое, страны в мире делятся на те, где есть генномодифицированные организмы, и где они запрещены. И те, где они запрещены, эти страны, где господствует аграрное лобби. Например, в Европе, где с ГМО очень плохо... Ну, господи, 23% европейского сельского хозяйства – это субсидии.

Наше аграрное лобби осваивает 66 миллиардов рублей в год и хочет, естественно, еще больше. Вопрос, как мы будем обеспечивать продовольственную безопасность России, которой, в общем-то, ГМО необходимы уже по той простой причине, что все доместицированные животные и растения были доместицированы не в наших широтах? Даже лошадь доместицировали в Казахстане.

Это не значит, конечно, что ГМО придумали лоббисты. Его придумали такие неолуддиты. Это одна из самых массовых западных фобий, фобий той самой Гейропы, которую, казалось, мы так не любим. Вот, есть 3 современных «изма» - коммунизм, энвайронментализм и феминизм – которые все занимаются спасением угнетаемых от чего-то. Коммунисты спасают пролетариев от угнетения капиталистов, энвайронменталисты спасают природу от угнетающих ее загрязнителей. И, наконец, феминистки спасают угнетаемых женщин от 3 миллиардов мужчин-угнетателей.

Все, собственно, эти три движения направлены на одно – на уничтожение основ буржуазного общества. И в этом смысле ГМО-фобия – она в первую очередь направлена на отрицание успехов науки, и научности в ней столько же, сколько в опасениях бывших после первых прививок оспы, коровьей оспы, что вот если человеку привьешь коровью оспу, то после этого он превратится в корову.

Это достаточно разветвленный деструктивный мем, который поразителен тем, что без всякого российского телевидения можно внушить массе дикие фобии как в XIV веке, потому что у нас сейчас 30% опрошенных отвечают, что гены есть только в генномодифицированных продуктах. Вот, люди с таким уровнем знаний и интеллекта судят о генной модификации.

Напомню, что ГМО, грубо говоря, это когда берут геном риса и вставляют в него ген одуванчика, чтобы получить золотой рис. Или берут корову и вставляют в нее гены, которые делают молоко гораздо более приближенным к человеческому. То есть это горизонтальный перенос генов.

Первое, что я хочу сказать и сформулировать. Знаете, природа устроена так, что в ней в бактериях есть горизонтальный перенос генов, в том числе между разными видами. Потом природа придумала другой способ горизонтального переноса генов – он называется «половое размножение».

Каждый раз, когда вы, извините, спариваетесь, это горизонтальный перенос генов. И да, не всегда получившийся организм оказывается жизнеспособен. Иногда он рождается с серповидной анемией или какими-то другими генетическими болезнями.

В общем, теперь природа устроена так, что наши гены или гены бабочки (не важно) могут скрещиваться с другими генами только двумя способами – половым путем или под микроскопом.

Еще природа устроена так, что никогда чужие гены не влияют на наши белки. Никаким способом, если вы съедите морковку, вне зависимости от того, генномодифицированная она или нет, у вас ботва не вырастет вопреки мнениям африканских дикарей, которые считают, что это может получиться, и депутатов Государственной Российской Думы.

Вместе с тем все, как я уже сказала, мы являемся продуктами генной инженерии. Начиная с Луки, мы – генномодифицированные животные. И эта генная модификация происходила точно такими же способами, которыми это делает генная инженерия. Например, удвоением гена или выключением гена, или встраиванием в генную цепочку вируса, который, возможно, этот ген позаимствовал в каком-то другом месте. Или даже встраиванием целого генома, ну, скажем, от паразита.

Вот практический пример. Есть такое животное тля, а есть такая бактерия бухнера. Бухнера поселилась в тле где-то там 160-280 миллионов лет назад, и геном ее выродился до такой степени, что бухнера сейчас не имеет генов, которые позволят ей существовать самостоятельно. Белки, которые помогают ей дышать и питаться, производит тля.

Вопрос: тлю с бухнерой мы запрещаем, господа депутаты, согласно вашему закону? Они же генномодифицированные. Запрещаем, хорошо.

Второй вопрос. Есть другая бактерия вальбахия. Это один из самых распространенных в мире микробов-паразитов, там 16% тропических жуков всяких заражено вальбахией. То же самое: геном вальбахии нередко встроен в геном хозяина, в частности в геноме дрозофилы почти полный набор генов вальбахии.

Да что там тля или вальбахия! У нас в организме есть митохондрии. Когда-то это был самостоятельный организм, теперь он с выродившимся геномом.

Точно так же в организмах растений хлоропласты были когда-то бактериями, у которых теперь выродился геном. Что значит «выродился геном»? Что те белки, которые им нужны, теперь синтезируют другие части клетки.

Да что там митохондрии! Все эукариторы в конечном итоге появились как химеры. Часть генов получили от архей, другой от бактерий бродильщиков. Еще одну как раз от предков-митохондрий.

Мы как будем запрещать кого? Вирусы, которые встраиваются в геном хозяина? Бактерии, которые тоже нередко вводят свои гены в геном растительных клеток? Пусть мне кто-то объяснит, чем деятельность ученого, который собирает под микроскопом геном, отличается от появления первого эукариота, который собрал в своем геноме архибактерии бродильщиков и митохондрий.

Я объясню, чем. Природная эволюция устроена так: сидит обезьяна и печатает на машинке. При этом те сочетания, которые имеет смысл, сохраняются, а которые не имеет, не сохраняются.

Вот теперь за машину посадили не обезьяну, а человека. И претензии ГМО-фриков, знаете, какие? Что когда этот человек будет печатать, он, может быть, наделает опечаток и вообще он еще не очень хорошо понимает, что он печатает. Последнее – совершенная правда. Простите, всё правда! Только он по определению наделает опечаток меньше, чем природа.

То есть еще раз. Я утверждаю, что процесс осознанного печатания на машинке не несет никакого более серьезного риска, чем процесс бессмысленного печатания на машинке. Это та же машинка, это те же буквы и по ним так же стучат.

Вы знаете, как последнее время производились новые сорта? Вот, допустим, условно говоря, пшеницу клали около ядерного реактора и ее облучали. Вот, из того, что получится, выбирали правильные варианты. Вам пшеницу из ядерного реактора не страшно есть, но пшеницу, которую собрали под микроскопом, страшно?

Второе, что я хочу сказать, это тоже принципиальная вещь. Мы живем в измененном мире, мире, измененном природой. Человек меняет природу, а это его расширенный фенотип.

Вот, бобер, как известно, тоже меняет природу, это тоже его расширенный фенотип. Напоминаю, что расширенный фенотип по Докинзу – это там, естественно, набор генов животного, это само животное и это те его привычки, без которых он не может существовать. После человека самое меняющее природу животное – это бобер ровно потому, что он всегда изменяет водный режим местности, и река с бобром и река без бобра – это две совершенно разные реки.

Мы не можем не менять природу, потому что мы, например, так генетически устроены, что мы используем орудия. Мы эти орудия используем 2,8 миллионов лет. То есть гораздо раньше, чем появился разум. А тот факт, что мы использовали орудия, сформировал нашу руку и позволило нам стать разумными.

Мы используем огонь миллион или около того лет. Мы используем огонь раньше, чем мы стали разумными. И, собственно, это взаимосвязанные события, потому что наш мозг такой большой оттого, что мы расщепляем белки с помощью огня, мы легче усваиваем пищу. По сравнению с шимпанзе, которое не пользуется огнем, у нас жевательный аппарат меньше, мозг больше и желудок по-другому устроен.

Соответственно, с тех пор, как мы научились использовать огонь, и тем более с тех пор, как мы стали разумными, мы давно меняем природу. Мы, вернее, человек пришел в Австралию, уничтожил там 80% мегафауны, потому что он был охотником-собирателем гораздо более удачливым, чем шимпанзе. Человек пришел в Северную Америку и Южную, и тоже уничтожил там 85% мегафауны.

На всех островах мира человек выходил те же самые 80-90%, включая каких-нибудь гигантских нелетающих птиц Новой Зеландии или карликовых гиппопотамов на Кипре и Крите.

Когда человек перешел к земледелию, он стал менять целые пейзажи, потому что, извините, нигде в мире пшеница полями не растет.

Мы генномодифицировали все растения, которые мы выращивали и соприкасались. Скажем, например, в течение тысячелетий мы отбирали пшеницу на то, чтобы у нее не опадали зерна из колоса. В природе это пшенице не нужно. Ей незачем это делать в природе. Но теперь пшеница является самым удачливым злаком, из тех мест, где она росла, распространилась по всему миру, потому что она – спутник человека.

Когда мы открыли Америку, мы привезли оттуда картошку, кукурузу и помидоры, которые никогда не росли в Европе. В Америку, наоборот, завезли рис и пшеницу. В современном мире всё, что растет, растет не на тех местах. Резина росла в Бразилии, а теперь растет в Азии. Кофе, который рос в Эфиопии, теперь растет в Колумбии. Батат, который рос в Америке, теперь растет в Китае. И так далее.

То есть абсолютно всё, что нас окружает, это искусственное. И это хорошо, потому что идеал, когда человечество мечтало о рае, оно его воображало в качестве сада, а не леса. И это, собственно, очень важно почему? Потому что когда нам говорят, что «Знаете, вот, надо вернуться к нашему природному естеству и перестать преобразовывать природу», мы не можем. Нам не к чему вернуться. Для этого нам придется не только разучиться пользоваться огнем, для этого, извините, нам придется перестроить свои гены обратно – тоже без генной инженерии не обойдется.

Мы можем идти только вперед. Потому что даже если б нам сказали завтра «Вот, давайте вернемся к собирательству и охоте», это было бы гораздо более хищническое преобразование природы, катастрофическое, потому что мы бы тут же, особенно в количестве 6 миллиардов человек, выходили бы всё.

Гармония с природой для человека лежит не позади, а впереди – в той природе, которую он для себя построит. И в этом смысле генномодифицированные организмы – да, это великая технология. Это третье, что я хочу сказать, потому что невнимательный читатель, не являющийся биологом, может вообразить, что ГМО – это чего-то такое, непроверенное, свежее, вот-вот проклятая Гейропа вообразила.

На самом деле, генномодифицированные растения, посевы занимают уже почти 200 миллионов гектаров. Это 1,5 территории США, это больше 10% мирового урожая. С 1996 года, когда ГМО начали впервые коммерчески использоваться, их посадки выросли больше, чем в 100 раз. Это самая быстрорастущая технология. И причина, по которой это происходит, заключается в том, что это величайший технологический прорыв нашего времени. Это революция, сравнимая с выплавкой первых металлов, или сравнимая с неолитической революцией, с приручением домашних животных и растений.

Потому что, что можно сделать с помощью ГМО? Можно увеличить урожайность, что ведет, заметим, не только к большей рентабельности, но и к лучшей экологии. Потому что если вы в перенаселенном мире можете вырастить на 10 гектарах то, что раньше росло на 15-ти, то это значит, что освободившиеся 5 гектаров можно отдать под парк.

Резкое сокращение объемов инсектицидов и ядов. То есть, опять же, улучшение той же самой экологии. Вы можете опрыскивать кукурузу опасными инсектицидами. А можете просто встроить в кукурузу инсектицидный ген из бактерии, который даст тот же самый результат.

Наконец, увеличение содержания в продуктах питания витаминов, белков и так далее. Я уже приводила в пример рис - основная пища бедноты в странах третьего мира, ему не хватает бетакаротина, предшественника витамина «А». Дефицит витамина «А» так или иначе затрагивает 190 миллионов детей, отвечает как минимум за 250 тысяч детских смертей ежегодно.

Чтобы решить эту проблему, двое ученых – Инго Потрикус и Питер Байер – создали золотой рис. Это рис с геномом одуванчика, производящий бетакаротин. Семена этого риса раздаются бесплатно. Беспрецедентный гуманистический проект. Как вы думаете, на него прореагировали всякие бюрократические НКО, осваивающие деньги на раздаче витаминных добавок в развивающихся странах? Конечно, с ужасом. Даже Гринпис – он не смог найти ничего особо вредного в золотом рисе, но знаете, что Гринпис написал в докладе? Что с нищетой надо бороться комплексными методами. А деньги, которые израсходованы на этот проект, надо было израсходовать другим способом.

Я напомню, что общая площадь пашен, лугов и пастбищ на сегодня в мире составляет 5 миллиардов га. А общая площадь суши, находящейся в распоряжении человека, не считая Антарктиды, но считая Гоби, Сахару и Крайний Север, 13,5 миллиардов га. И когда-то, конечно, человеку придется остановить свое размножение. Но до тех пор, пока это не произошло, ГМО – это единственный способ выжить и сохранить окружающую среду.

Но самое главное (и я не шучу), с появлением ГМО мы впервые получаем шанс, да, построить на Земле рай. Мы стоим на пороге создания нового мира, новой окружающей среды, так же радикально отличающейся от всего прежнего, как орошаемый сад с пустынями и персиками отличается от природной, окружающей его пустыни.

Мы можем создавать сорняки, уже мы создали сорняк, который очищает почву от загрязняющей его взрывчатки. Мы можем ликвидировать малярию просто тем, что мы создадим комара (он уже создан), который является аналогичным комару-переносчику малярии и вытесняет его, соответственно, из занимаемой ниши, только малярии не производит.

Я вам объясню, что такое ГМО в России. Хотите, чтоб в России росли лимоны? Я вполне серьезно говорю. Так сказать, если может быть, когда-нибудь, когда освоим, вырастут. Хотите, чтобы у вас сад был вечнозеленый?

Вот, вы видите в Европе (вы приезжаете) дома. Когда одна из самых главных вещей, которая вам бросается в глаза? Зелень вокруг дома. Даже достаточно поздно. Ну, пожалуйста, эту зелень можно будет обеспечить и в России. Ну, не такую хорошую, но по мере развития.

Вот, анти-ГМО истерия – она является классическим примером деструктивного мема, который укоренился в Европе, собственно, благодаря соединенным усилиям левых и интеллектуалов, которые потеряли после краха СССР моральное право критиковать рыночное общество с точки зрения марксизма. Но, вот, им понадобилось что-то другое. Они уничтожают природу. И, конечно, бюрократия, которая использует эту критику для дальнейшего укрепления своей тотальной власти и возможности регулировать всё и вся.

Примечательно, что все эти аргументы построены по схеме любого интеллектуального мошенничества, потому что вам говорят «ГМО убивает». Ты просишь объяснить, каким образом процесс осмысленного печатания на машинке опаснее процесса печатания вслепую. Тогда тебе говорят «Ой, вы знаете, это еще непроверенная технология. Мы не знаем ее последствий». Но это можно выдвинуть против любой технологии. Любой вождь в раскрашенных перьях мог в конце палеолита сказать «Знаете, мы не знаем, как одомашнивание растений влияет на здоровье человека. Поэтому пока не закончим опытов, одомашнивать запрещаем».

Кстати, я уверяю вас, что значительное количество вождей так наверняка и говорило, просто группы людей, которыми эти вожди предводили, они попросту не выжили.

Когда ты говоришь, что «Это фигня», те говорят «Слушайте, ну вот вам работа про бабочку-монарха. Вот, знаете, гербицидом Раундап обрабатывали сорта ГМО-кукурузы, устойчивой к этому гербициду, пострадали сорняки у обочины. Из-за сокращения сорняков, сократилось поголовье бабочек-монархов, которые там живут». Ты говоришь «Постойте-постойте. Вы мне говорите, что ГМО убивает. А выяснилось, что это про бабочку-монарха. И вообще она может погибнуть, извините, не только от ГМО. Она может погибнуть... Дом построят. «В природе всё меняется. Всегда найдется какая-нибудь бабочка-монарх, пострадавшая от новой технологии».

Тогда тебе говорят «Ну, вот, какой-то ученый доказал, мы слышали по телевизору». Опять вранье. Потому что в том, что касается практики, все рейтинговые ученые сообщества неоднократно заявляли: «Употребление в пищу продуктов, содержащих ГМО, не более опасно, чем употребление в пищу продуктов, их не содержащих». В 2013 году обозрели 1783 работы, изучавшие ГМО, не выявили никаких опасных модификаций.

Но, конечно, есть несколько ученых, которые заявляли о своих опасениях во время телевизионного шоу. Например, был там доктор Ахмад Пуштай, который вместо того, чтобы опубликовать работу в научном журнале, заявил о вреде ГМО во время телевизионного шоу. Работа потом была опубликована, критики не выдержала. Доктора Пуштая уволили за абсолютно антинаучное поведение. Естественно, он оказался героем, который уволен проклятым капиталистическим лобби.

Был еще один ученый Эрик Сералини. Он тоже созвал пресс-конференцию раньше, чем опубликовал свою работу о вреде ГМО. Перед пресс-конференцией раздал копии работы журналистам и предварительно заставил их подписать соглашение о том, что они не будут обращаться за комментариями по поводу этой работы к профессионалам. Ну, понятно, что случилось, когда к профессионалам обратились за комментариями.

Это уже не говоря об откровенных фриках, о каком-нибудь Джеффри Смите, о западном анти-ГМО гуру, который до того, как оседлать тему франкен-пищи, обучал людей левитации. Или какой-нибудь российской анти-ГМО активистки Ирине Ермаковой, которая создала до этого потрясающую новаторскую теорию о том, что Хомо Сапиенс сначала долго были гермафродитами. И только потом от гермафродитов в ходе эволюции появились мужчины.

И, кстати, все борцы с ГМО, на самом деле, прекрасно знают, о чем идет речь. И знаете, я могу доказать, чем и почему. Потому что никто из них, например, не выступает против генно-инженерных лекарств. И никто из них не выступает против генной терапии. Знаете, почему? Потому что если антинеолуддиты попытаются объяснить диабетикам, что ГМО-инсулин убивает, то их разорвут.

Юли Латынина, передача «Код доступа» на радио «Эхо Москвы», 2 мая 2015 г.

источник - http://www.echo.msk.ru/programs/code/1541010-echo/