Школы с разным акцентом

13 августа 2022

Предстоящая миссия Анны Кикиной начинает этап перекрестных полетов российских космонавтов на кораблях Crew Dragon и американских астронавтов на «Союзах». Чем отличается подготовка экипажей в России и США? Какие приоритеты в программе тренировок? Своими впечатлениями по опыту работы с астронавтами делится космонавт Валерий Корзун, который в 2002 году совершил полет на шаттле Endeavour.

Валерий Корзун (1953 год рождения) – летчик-космонавт РФ, генерал-майор в отставке. Герой Российской Федерации. В 1974 году окончил Качинское высшее военное авиационное училище летчиков, в 1987 году – Военно-воздушную академию имени Ю..А. гагарина. В 2012 году – РАНХиГС.

С 1987 году проходил подготовку в ЦПК имени Ю..А. гагарина. Совершил два космических полета. В 1996–1997 годах – в качестве командира «Союза ТМ-24» и станции «Мир». В 2002 году был командиром 5-й основной экспедиции на МКС. Стартовал на шаттле Endeavour STS-111 в должности специалиста полета. Работал совместно с американскими астронавтами по программе «Мир–Шаттл», затем МКС.

Общий космический налет – 381 день 15 часов 40 минут. Выполнил четыре выхода в открытый космос продолжительностью свыше 22 часов. Ныне – начальник первого управления ЦПК.

О внимании к деталям

К моменту принятия решения о создании МКС российская и американская предполетные подготовки заметно отличались. Дело в том, что астронавты на шаттлах совершали лишь кратковременные «вылазки» на орбиту (самая длительная миссия продолжалась меньше 18 дней, остальные – в основном по семь-десять дней).

Все свои действия в таком полете они многократно отрабатывали на Земле, чтобы в космосе не тратить время на раздумья. Каждый шаг во время тренировок повторялся до автоматизма: астронавт встал с кресла, подплыл к контейнеру с нужным прибором, расположенному на средней палубе «челнока», достал, использовал, снял показания, убрал прибор на место. Это касалось практически каждой операции.

Другая особенность полетов на станцию: на шаттле стартовал один экипаж, а возвращался другой. При этом один и тот же скафандр мог использоваться разными людьми.

Американский ACES (Advanced Crew Escape Suit) – мягкий скафандр с жестким шлемом – служил для спасения экипажей шаттлов в случае разгерметизации корабля и для защиты от переохлаждения при посадке на воду. В комплект входит также ранец с парашютом, спасательным плотом и 30-минутным запасом кислорода для дыхания.

После выхода на орбиту требовалось разложить все элементы скафандра – ботинки, перчатки, костюм, шлем – в соответствии с размерами членов другого экипажа. Все маркировалось и раскладывалось: перчатки отдельно, ботинки отдельно…

«Нас это удивляло, но российские члены экипажа шаттла и эту операцию отрабатывали до автоматизма. Хотя, казалось бы, что проще? Снял ботинки, положи в сумку «номер такой-то» – и все!» – вспоминает космонавт.

Для коротких полетов американская методика подготовки оправданна. А когда надо летать полгода или год? Если все отрабатывать многократно, то тренировки затянутся лет на пять! Российская система подготовки к длительным полетам основана на отработке базовых навыков, для которых достаточно одной-двух тренировок, а также на использовании бортовой документации и рекомендаций «Земли» при работе в космосе.

«К примеру: я начал подготовку, готовился год, потом улетел и полгода работал в космосе. То, о чем мне говорили на Земле, к концу полета я мог и забыть. Но меня научили пользоваться бортовой документацией, радиограммами, взаимодействовать с ЦУПом, – подчеркивает Валерий Корзун. – В этом есть резон: если говорить о длительных миссиях, например к Марсу, то детально подготовить космонавта к такому полету нельзя! Кроме того, мало ли что может случиться за годы миссии! Возможны множественные нештатные ситуации. Поэтому космонавт должен быть готов ко всему, но с точки зрения общих принципов действия, а не в деталях, причем так, чтобы даже связь с Землей – прерывистая и с долгими задержками по времени – не могла ему помешать делать дело».

О сложностях выхода

По словам Валерия Григорьевича, в «до-эмкаэсовскую» эпоху, чтобы выполнить хотя бы один выход в открытый космос, астронавты на тренировках не менее шести раз «выходили» в бассейн невесомости, где детально репетировали свои действия в сопровождении инструкторов-аквалангистов.

У нас общий процесс организован иначе: к примеру, ключевые моменты по всем операциям отрабатываются всего лишь в трех «выходах» в бассейне. Космонавты в большей степени ориентированы на «всеобщую» натренированность, а детально к внекорабельной деятельности (ВКД) готовятся уже на станции по присланной с Земли циклограмме.

«Мы все это дело прослеживаем, отрабатываем и смотрим на борту. Но когда мы летали на шаттлах, приходилось следовать американским правилам».

Кроме того, россияне при ВКД взаимодействуют со специалистами, находящимися на Земле, а американцы – со специальным человеком на борту станции. Он рядом, он отслеживает всю циклограмму выхода и даже может воочию (и через иллюминатор, и с телекамеры) наблюдать за астронавтом, работающим за бортом. Он выдает четкие команды.

У американцев тщательно отработаны «протоколы безопасности»: действия, гарантирующие жизнь астронавта. Например: каким крюком или карабином за что зацепиться, куда поставить ногу, за что схватиться рукой и тому подобное. В этом есть определенные плюсы.

Да и сам процесс внекорабельной деятельности имеет свои «национальные» особенности. Например, облачиться в американский выходной скафандр в одиночку невозможно. Астронавт, которому предстоит работать за бортом, влезает внутрь «половинок» скафандра, а коллега помогает ему состыковать «торс» и «брюки».

Американский антропоморфный скафандр для выхода в открытый космос именуется «блоком для внекорабельной деятельности» EMU (Extravehicular Mobility Unit). Он состоит из двух стандартных половинок («торс» выше пояса с рукавами до локтя и «брюки» ниже пояса со штанинами примерно до колен), которые соединяются через жесткий кольцевой поясной разъем. Шлем надевается отдельно. Рукава ниже локтя и перчатки, а также штанины с ботинками делаются по размерам совершающего ВКД и тоже пристыковываются отдельно.

В наш «Орлан» можно спокойно зайти одному, без всякой помощи.

В американском скафандре EMU давление ниже, чем в «Орлане», поэтому в вакууме в нем легче двигаться. Его перчатки мягче и эластичнее, но они настолько плотно сидят на ладони, что американцы столкнулись с проблемой обморожения кончиков пальцев. Пришлось ставить обогреватели.

Из-за более низкого давления в американском скафандре процесс удаления азота из крови перед работой в открытом космосе продолжается дольше: десатурацию астронавты проводят как пассивно, в отсеке, заполненном кислородом (например, ночуют в нем – так было со шлюзовой камерой шаттла), так и активно, надев кислородную маску и крутя педали велоэргометра.

«Российский скафандр с точки зрения десатурации проще (давление в нем выше), но движения, особенно пальцев, скованнее. «Наши перчатки жестче. Когда возвращаешься из космоса, руки получаются очень натруженные… – замечает Валерий Корзун. – Часов через 6–7 работы, когда даже просто берешься за поручни или удерживаешь инструменты, ладонь разжать невозможно. Благодаря американцам у нас появилась «искусственная кожа» – некий пластырь, который мы приклеивали между пальцами. Он позволяет избежать потертостей».

Что касается тактильной чувствительности перчаток «Орлана», этот показатель некритичен: весь рабочий инструмент рассчитан на то, чтобы его достаточно грубо брать и удерживать. Самая тонкая операция – стыковка и расстыковка электрических разъемов, но они тоже адаптированы, чтобы с ними можно было работать в перчатках.

Об отношении к опасности

Стартовать на шаттле было страшновато. В памяти была катастрофа «Челленджера». «Классической» (с точки зрения наблюдателей) системы аварийного спасения со своей двигательной установкой, как у «Союзов», Mercury, Apollo, Crew Dragon, Starliner или «Шэньчжоу», у шаттлов не было. Да и невозможно, или почти невозможно, такую систему поставить на огромный стотонный космический самолет. Поэтому для спасения астронавтов предусматривались специальные процедуры действий в случае критических отказов. При этом в циклограмме полета корабля имеются зоны, где спасение экипажа не гарантировано.

Еще интересный момент, о котором забывали или предпочитали не говорить на публику.

«Когда шаттл стартует, он уже «заминирован» – в него заложена взрывчатка, – замечает Валерий Корзун. – Если он отклонится от расчетной траектории и полетит в сторону населенных пунктов, его подорвут с Земли. Для этого есть специальная бригада (группа безопасности полигона. – Ред.). Когда мы приехали на Канаверал, второй пилот уехал к ним пообщаться. Так они каждому члену экипажа дали «памятную грамоту» примерно с таким текстом: «Извините, ребята, но если шаттл сойдет с траектории, мы вынуждены будем вас взорвать, во избежание жертв среди гражданского населения» – и вручили специальную медаль».

Считалось, что спастись из аварийного шаттла можно только при спуске, на участке горизонтального управляемого и устойчивого полета на дозвуковой скорости. По сигналу «авария» шаттл переводится на автопилот, отстреливается боковой люк на средней палубе, и наружу выдвигается телескопическая штанга. Астронавты встают с кресел (за спиной у каждого – ранец с парашютом), переходят на среднюю палубу и по очереди покидают кабину, соскальзывая наружу по штанге на специальных петлях.

Видимо, понимая, что шансы на столь «благоприятную» ситуацию невысоки, специалисты проводили с астронавтами лишь ознакомительное занятие по отработке аварийного покидания. В бассейне над водой устанавливался макет элемента кабины с люком и выдвигающейся штангой.

«Внутри кабины ты должен прицепить петлю к крючку на штанге и выпрыгнуть, – рассказывает космонавт-ветеран. – После этого имитируется открытие парашюта, ты падаешь в бассейн с водой, как будто приводняешься, и выплываешь на спасательном надувном воротнике-плоте. Такое простеи?шее упражнение. Только одна тренировка – ознакомительная».

Полет «Индевора», на котором Валерий Корзун возвращался с МКС, был последним перед катастрофой «Колумбии», которая произошла примерно через месяц. До этого никто не думал (старался не думать), что авария может случиться при возвращении и пойдет по такому сценарию. Тем не менее астронавты постоянно обращались к руководству NASA. Они видели, как при старте от обледенелого внешнего бака, заполненного криогенными компонентами топлива, отрываются куски пенопластовой теплоизоляции и бьют по кораблю. Эти случаи фиксировались неоднократно. В 2003 г. кусок оказался слишком тяжелым и ударил именно в то место на крыле «Колумбии», где теплозащита очень тонкая и хрупкая.

Как выяснилось позже, свою роль сыграла и технологическая ошибка: титановая кромка под углеродной теплозащитой крепилась к конструкции не титановыми, а стальными болтами. Когда при взлете участок теплозащиты разрушился, нагрев в этом месте резко вырос. Взаимодействие железа с титаном при высоких температурах вызвало термохимическую коррозию, и при наиболее тяжелых тепловых нагрузках эта секция кромки рассыпалась. Как только при спуске в атмосфере внутрь крыла через относительно небольшой пролом в теплозащите ворвалась плазма, она беспрепятственно стала жечь все внутренности аппарата. Возможно, если бы болты делались из титана, крыло получило бы повреждения, но осталось бы целым (неразрушенным). И тогда шансы спастись у экипажа все-таки оставались.

О перфекционизме, тоне и субординации

Американские астронавты, безусловно, перфекционисты и на 150?% отрабатывают свою задачу. Из-за безграничной веры в свои возможности и способности у них иногда проскальзывало снисходительное отношение к российским космонавтам, несмотря на то что они были коллегами и членами одного экипажа («Да, вы хороши, но мы лучше!»). Американцы, в свою очередь, были недовольны, что русские общались с ними «как-то странно». В частности, на это жаловался Джон Блаха.

Из книги Брайана Бэрроу «Стрекоза: NASA и кризис на борту «Мира»« (Dragonfly: NASA and the Crisis Aboard Mir):

«Много раз [Джон] Блаха (участник длительной экспедиции на станции «Мир») хотел буквально разорвать своего командира на части. Блаха молчал, когда Корзун отдавал ему приказы тоном, которым американский командир говорил со своим маленьким внуком. Точно так же русское начальство снисходительно обращалось к американцам в Звездном городке, а Блаха этого не выносил... Он пытался дать понять Корзуну, что с американцами необязательно разговаривать как с детьми. Поначалу Корзун эту мысль не воспринял. Но шли недели, мужчины начали уважать друг друга, и он, казалось, начал к ней прислушиваться. «С американцами, уже побывавшими в космосе, надо говорить немного иным тоном, чем, скажем, с японским журналистом», – напоминал Блаха Корзуну».

Возможно, проблема была чисто лингвистической. По воспоминаниям Валерия Корзуна, «несмотря на долгую языковую подготовку, Джон по-русски говорил неуверенно. В разговоре я внимательно смотрел ему в глаза и многократно медленно повторял то, что хотел донести (иногда даже рисовал какие-то эскизы) – до тех пор, пока по глазам не было заметно, что он все понял».

Сам Валерий Корзун не подтверждает слов Блахи, приведенных в книге «Стрекоза»:

«Мне он такого не говорил. Во всяком случае, Джон сразу взял на себя роль подчиненного и каждый раз, вставая на беговую дорожку, спрашивал: «Сейчас можно?» Мы отвечали: «Конечно! Конечно!» Он поступал так постоянно! Нам с Сашей [Калери] было не по себе: американский астронавт-ветеран и так странно себя ведет. Почему?»

Надо заметить, что в Америке отношение к астронавтам особое.

«Во время подготовки к старту на шаттле по пути на космодром мы остановились посмотреть на крокодилов в придорожной канаве, – вспоминает Валерий Григорьевич. – Тут же подъехала полицейская машина, и офицер спрашивает: «Господа, по какому случаю остановка? Что вы здесь делаете?» Кеннет Кокрелл отвечает: «Полковник Кокрелл, командир STS-111». У полицейского рука к козырьку («Сорри!»), и он мгновенно уезжает».

Очевидно, привыкнув к пиетету в своей стране, американцы при работе с русскими ожидали такого же отношения. Однако к моменту миссий на «Мире» опыта длительных полетов они не имели и станцию знали очень плохо. Естественно, космонавты относились к ним весьма внимательно и хотели рассказать все как можно подробнее и доходчивее. Следует упомянуть, что не все относились к такой методике враждебно, понимая: дело не в тоне обращения, а в смысле слов, который до них стремятся донести.

Сейчас, когда американский сегмент станции полностью развернут и астронавты перешли к длительным полетам, они используют российские методы подготовки, но с некоторыми особенностями. Американцы успешно переняли наши методы организации долговременных экспедиций, как и мы – элементы «насовской» подготовки.

источник - https://www.roscosmos.ru/38061/