Василий Колташов

Торжествующий разум

Фантастический роман

Часть 3. В риканских лабиринтах.

Глава 1. Коронация.

Таинство коронации риканского принца, которого все ждали, началось. Заполненный людьми город, уставший от казавшегося вечным напряжения прошлых лет, с трепетом ожидал бурного и безудержного веселья, яркого зрелища, ошеломительных церемоний, дармовых угощений и выпивки. Одним словом все собрались здесь посмотреть спектакль, о том, как государство обходится без них, выпить побольше дешевого вина и набить брюхо.

— Скорей бы уж начинали, — перекатывалась с нетерпением толпа.

Подобно бурному морю, загнанный в мертвые границы берегов, народ, а это были и благовидные буржуа в своих лучших нарядах, и скромные ремесленники и торговцы, и бедные рабочие и подмастерья, и совсем оборванные нищие и крестьяне, был защищен от права решать свою судьбу. Он был зрителем.

Впереди, по древней традиции, шли все в синем, черном и сером, представители церкви. Они несли священные книги, ветхие расшитые золотом знамена и протяжно пели. Временами они останавливались и произносили громкие восклицания, прославляя имя бога и милость будущего короля. Следующими в процессии двигались высшие государственные сановники, они сыпали во все стороны оттесненной толпы золотую и серебряную монету. Дальше можно было видеть красивых мальчиков и девочек. Они, пронося большие украшенные бантами корзины, выхватывали их них горсти лепестков и усыпали ими путь принца. И только за тем можно было лицезреть будущего короля, он ехал в карете и махал народу рукой.

Ярко светило солнце, блеск его лучей, отражаясь в роскоши шествия, слепил собравшихся зевак, и, поражая их ум не только всем великолепием, но и сами блеском звезды заставлял прославлять корону. Плебс трепетал.

Богато украшенная золотом карета с королевским гербом в сопровождении еще пяти менее роскошных экипажей и конвоируемая ротой жандармов с малиновыми султанами, блестевших посеребренными доспехами и ротой великолепно одетых красных драгун в серебряных кирасах медленно двигалась по оцепленной улице. Жандармы восседали на крупных черных лошадях, драгуны ехали на белых. Позади, так же роскошно одетые, как и их товарищи из оцепления, шли бертейские и риканские гвардейцы. По случаю торжества на них были надеты зеленые камзолы с золотым шитьем. На марионах и кабасетах громоздились большие черные султаны. У офицеров сверкали расшитые золотом голубые вальтрапы.

Подъехав к собору Святого Пироно, где, подчиняясь вековой традиции, происходили церемонии коронации, принц Мальв вышел из своей кареты и поднятый на скрещенных жандармами мечах был осыпан лепестками цветов и золотой монетой. Толпа пронзительно выкрикивала его имя. Затем, спустившись с этой импровизированной трибуны и получив приглашение войти в храм, принц, медленно, осыпая народ, золотом, серебром и надменными взглядами, и сам осыпаемый золотой пылью, под охраной взявших на караул бертецев, направился к входу в святилище.

Принцу было около тридцати лет, он был нескладно сложен, у него были длинные худые руки и ноги, кривая несколько сгорбленная спина и неуверенная, осторожная походка. Лицо будущего монарха так же не было привлекательным. Большие торчащие в стороны уши, длинный нос и глубоко сидящие глаза вперемешку с толстым крупнозубым ртом не делали его красавцем. Всех этих недостатков сейчас не могли искупить ни дорогие одежды, ни роскошный конвой, ни слова прославляющих его величие подданных. Принц мало кому мог понравиться.

— Да наш принц не особенно то красив, — заметила графиня Квития Риффи, обращаясь к стоявшей рядом с ней баронессе Булен, которая хотя и не была так же привлекательна, но все же слыла обольстительной.

Обе эти дамы, роскошно одетые с большими крупноперыми веерами, украшенными золотой штамповкой, производили на толпившихся за железным лесом алебард странное впечатление. Вместо того чтобы приклониться и с почтением отнестись к столь знатным особам люди ворчали:

— Вот разрядились то, шлюхи поганые, небось, из-за их разврата наш король такой урод вырос.

— Мерзкие гадины, — ворчала толстая торговка.

— Да чего вы мамаша так на этих дамочек?

— Ты сам то кто!

Люди спорили, ругались, колотя друг друга локтями и отчаянно стараясь ухватить с земли хоть одну монетку из тех, что оставил тут проходя принц. Толпу в храм не пустили.

— Вы правы милая, этот гадкий народ совершенно не сносен, — пожаловалась на услышанные ей краем уха в свой адрес намеки бедноты, баронесса.

Квития в согласии кивнула головой.

Хотя этот день и выбрался солнечным, но все же была зима, и на улице было прохладно. Огромная толпа, для которой мысль попасть под теплые своды собора была лишь глупой иллюзией, гулко ворчала, жалуясь на то, что де принца, дескать, долго коронуют, переминалась с ноги на ногу.

Выслушав длительную службу, обращенную к всевышнему, принц, привыкший охотиться, пить и играть, произнес, обращаясь к стоящему подле него канцлеру:

— Я устал, я хочу Скорее.

— Ничего нельзя поделать, терпите Ваше Величесвтво, — шепнул ему Реке Нолузский.

— Ой, скорее, скорее, — снова пробормотал принц.

Собор был великолепен. Украшенный фресками и мозаиками он, казалось, был создан для подобных церемоний, когда любому живому существу так хочется не умереть со скуки или по вине природы. Ярко горели мириады свечей. Нудно тянулось время.

Но вот, служба закончилась и, обращаясь к наследнику престола, Cтарший отец королевства Ироно произнес: — Сын мой, бог услышал нас, и милость его дарована тебе! Теперь славя его непроизносимое имя, ты должен дать ее своим подданным, освятив их день и их своим разумом, своей красотой и своей силой. Иди и во славу Рикана возьми то, что бог и его слуги приготовили для тебя!

Все замерли.

Принц, сжав колени, кривым быстрым шагом пошел на встречу стоящему, на ступенях перед алтарем с короной в руках, Старшему отцу Ироно. Монашеский хор протяжно пел.

— Он испортит мне всю церемонию этот дурак, — подумал канцлер, видя какой нелепый вид у будущего сюзерена.

Яркий свет огромных подвешенных у потолка люстр с тысячами свечей озарял всю красоту костюмов и таинственную синхронность движений трех колец, идя сквозь которые навстречу венцу двигался принц. Первое кольцо ходящих по кругу состояло из людей наряженных в синие костюмы. Это были святые отцы. Второе кольцо состояло из дворян, третье из простолюдинов, это был народ. Интересным было то, что народ в отличие от церковников и знати был не настоящим. Это были статисты, а не профессиональные паяцы. Все три конца двигались и, пересекаясь, образовывали некий общий центр, встав куда, принц оказался освященным сам и освятившим народ. Таков был ритуал. Пройдя его и склонив колени измученный Мальв, наконец, получил свой монарший венец.

— Во имя господа и во славу твою, протяжно проголосил отец Ироно, опуская на голову коленопреклоненного тяжелую золотую корону с бархатным верхом.

— Слава Мальву I! пронеслось над сводами и, вырвавшись наружу в сжатые толпы простолюдинов, радостным ликованием грянуло:

— Да здравствует король!

— Долгих лет королю!-во всю мочь орали подвыпившие подмастерья. Им вторили тысячи голосов.

— Еще один на нашу шею, — проворчала толстозадая баба. Но этих слов не могли услышать придворные, находившиеся в самом сердце церемонии и внимательно следившие сейчас за тем, как жалкий принц становился могущественным повелителем Рикана. Они все обожали его теперь, или делали вид.

— Вот так, становятся королями? — нежно шепнул на ухо графине Риффи широкоскулый красавец драгунский офицер.

Квития оглянулась и увидела позади себя высокого стройного мужчину с гордой осанкой, дерзким взглядом и милой, но немного нахальной усмешкой. Не сводя с очаровательной аристократки глаз, офицер отвесил интригующий поклон. Ему ответили.

— Кто вы?

— Мы виделась с вами во время охоты на разбойничьего посла Режерона. Вы были в карете с канцлером, — пряча волнение в дерзость, сказал он.

— Ах, да, вы тот самый, — она, было, хотела сказать гадость, но удержалась, — храбрый военный, что сообщал нам о ходе событий в тот день?

— Да. Меня зовут Поллор, я барон Шонген и лейтенант гвардейских драгун его величества полка герцога Моргеза.

Графиня нашла его титул и вид интригующим, хотя чин лейтенанта ей явно не импонировал. Впрочем, несколько круглолицый, усач драгун был очарователен, он держался с той смелость, которая Квития любила в мужчинах. Поллор встал рядом.

— Так вы участник церемонии коронации?- элегантно взмахнув веером, так чтобы лучше донести до него запах ее духов, поинтересовалась Квития.

— Да, но сейчас здесь я только из-за вас.

— Ваш полковник, герцог Моргез кажется наш главный адмирал, так из-за чего же полк носит его имя? — игриво, чтобы не отвечать сменила она тему.

— Только из-за славы графиня и только чтобы, возможно это знак неба, я стоял сейчас подле вас.

— Похоже, этот, хм барон, пользуется успехом у наших дам, — подумала Квития подмечая как заглядываются на ее собеседника женщины вокруг. Нахалки, они делают это, даже не обращая внимания на своих кавалеров. Что же, жизнь скучна и буду развлекаться, раз уж случай подбрасывает мне за все мои заслуги перед прекрасным такую славную игрушку.

— А чем сейчас занят ваш храбрый полковник, и наш прославленный адмирал, благодаря стараниям которого здесь все еще не полно пиратов?- шутливым тоном поинтересовалась она.

— Он, наш полковник, только почетный командир, а полком командует господин Деро. Вы ведь знаете, что Рикан ведет не только наземную, но и морскую войну. Герцог сейчас находится где-то у нашего южного побережья, охотясь за вражеской эскадрой, которой кажется, командует этот злодей Режерон. Они встретятся, у нас больше кораблей, у нас превосходный адмирал. Произойдет сражение, и мы скоро узнаем, кто одержит победу.

При этих словах сердце Квитии вздрогнула и она вдруг заметила, что скучная церемония подошла к концу. Принц, нелепый даже в своем роскошном наряде стоял, гордо искривившись с короной на голове, слева и справа от него стояли мальчики монахи и держали огромные свечи. Служители церкви несли ему атрибуты власти. Пел хор. Встав на колени, тихо шепча молитвы, обращался к богу Старший отец королевства Ироно. Потом он встал, и вновь обратив внимание на принца, теперь ставшего королем, все увидели, что в руках его были жезл мира и власти, и меч, а сам он был облачен в черный с белыми хвостами золотистый меховой плащ.

— Вы знаете, что устроили эти бунтовщики и грабители? Эти мерзавцы считают теперь себя республикой и требуют, чтобы мы признали их и относились впредь к ним с уважением. Они, говорят, вот наглецы, что мы вероломно нарушили перемирие и возобновили войну! Но и это еще не все. Они избрали себе парламент и президента, который сформировал правительство. Вы можете себе представить такое?

— Что? — вырвалось у нее.

— Черный глаз, этот страшный убийца, этот проходимец стал главой их варварской державы. И знаете, кто предложил его кандидатуру на первом заседании шайки? Все тот же Режерон. Этот головорез, из лап которого вам, благодаря вашему дивному уму удалось ускользнуть.

— О, вы хорошо осведомлены!

— Еще бы! — самодовольно блеснул белыми ровными зубами барон Шонген. — В парламенте у пиратов заседают лавочники, купцы, мануфактурщики, разбойники само собой и всякая сволочь, плантаторы, перешедшие к злодеям, дворяне которых церковь и король отлучили от бога и лишили всех титулов. И вот теперь Режерон ведет их флот к нашим берегам, — горячо заключил Поллор.

— Зачем он говорит мне все это? — мелькнуло в ее голове. Или он, правда, такой осел или прикидывается. Ведь я знаю все это лучше его и не из слухов, а от самого канцлера. Может он хочет блеснуть умом?

— Они написали какую-то бумагу, свой основной закон, в котором провозгласили сюзереном народ, то есть всякий сброд. И придумал это Вирк Режерон. Кажется этот странный манускрипт, — он усмехнулся, — называется Конституция.

— А ведь он, правда, не плохо осведомлен, — подумала Квития.

Снова грянул монашеский хор. Принц чинно начал спускаться от алтаря. К его губам монахи и придворные подносили святыни, он как бы целовал их, медленно продвигаясь за священной книгой на щите, которую несли четыре видных аристократа. Процессия неспешно направилась к выходу.

— Да здравствует король!- уже в сотый раз вознеслись под высоким сводом голоса.

Он шел, высоко подняв голову, а стоявшие впереди подданные опускались перед своим сюзереном на колени. Это был уже другой человек. Впрочем, возможно он только казался им.

— Сейчас будет празднество и бал. Вы будете моим кавалером на этот вечер, барон, ведь вы просто покорили меня сегодня своим умом?

— О, да! И даже больше, готов стать вашим на всю жизнь!- горячо воскликнул Поллор.

— Не торопитесь барон, пусть пока будет только вечер, — и она с хитрой нежностью посмотрела в его голубые глаза. Он принадлежал теперь ей.

Глава 2. Огненная чума.

Красивое зеленовато-синее море бросало искры, колыхалось у берега пеной и едва заметно отражало белизну фортов Виссина. Нацелив жерла своих орудий, эти пятигранные красавцы с маленькими башенками по углам воплощали мощь нового государства. Скрытая под их защитой бухта была полна кораблей. Один за другим они поднимали паруса и выходили в море. Это был флот новообразованной республики. И если пронестись над лесом его мачт полетом птицы, то на склоне невысокой горы открывался город красавец. Плохо защищенный со стороны берега он был вполне защищен мужеством своих новых хозяев. Именно их корабли сейчас оставляли его, направляясь к риканским берегам.

Покинув в середине зимы Виссин, флот морской республики под предводительством Вирка Режерона получившего чин адмирала после того, как президентом был избран Черный глаз, взял курс на северо-запад. Насчитывая 22 линейных корабля, 14 фрегатов и 8 кораблей меньшего водоизмещения под своим началом Вирк Режерон рассчитывал за семь недель плавания при хорошем ветре достичь риканского побережья, где и начать военные действия в неприятельских водах. Отсутствие попутного ветра в это время года не позволяло королевским морякам взять инициативу в свои руки.

Плавание оказалось непростым, теплое, но в эти месяцы суровое, море бурлило и возмущалось. Оно не хотело пропускать рвущихся к старому континенту кораблей. Ушло на две недели больше, чем рассчитывал Вирк, прежде чем первые прибрежные острова Рикана были замечены вахтенными.

— Земля!- раздался измученный радостный голос.

— Земля адмирал, — доложил сонному, помятому Режерону дежурный офицер.

— Хорошо, идем.

Вирк протер глаза. Быстро одевшись, он вышел на холодный воздух. Взяв подзорную трубу, внимательно всмотрелся в даль. Только тонкая, как далекий туман полоска земли открылась его взору.

Словно призраки прячущейся жизни прижимались испуганные люди к краям улицы. Группа монахов с факелами в руках, в коричневых плащах и с закрытыми капюшонами лицами медленно шли впереди измученно волокущейся телеги. Слабая дряхлая лошадь с трудом передвигала этот переполненный трупами воз.

В городе был мор. Он вспыхнул сразу же после коронации и, распространившись в неделю по всем предместьям Рикана, рассыпал повсюду смрадные зерна смерти. Ужас охватил город. Еще была зима, но, чувствуя страх того, что с приходом тепла, эпидемия распространится еще сильнее, люди наполняли своими грязными телами храмы и тем самым еще более способствовали распространению болезни. Несколько десятков человек умирало каждый день.

Позади груженной телами телеги шли еще два человека. Они, как и шедшие впереди монахи были в темных плащах с опущенными на глаза капюшонами. Тенями скользили куда-то призраки людей. Чувствовался страх. Было темно, но всюду, неизвестно кем и когда разожженные горели костры. Слышались шепчущиеся хрипловатые голоса. Царил дурманящий сладковатый запах смерти.

Свернув вместе с телегой на улицу Святых путников, неизвестные вышли к площади Прощения. Город, сквозь который они прошли почти с самой окраины, где встретились, поразил их. Это было поистине страшное зрелище. Смерть, ужас, дым и огонь, вот то, что они увидели. Люди, боящиеся даже собственного страха, не походили на тех, некогда веселых риканцев, радостные и пьяные голоса которых еще так недавно славили имя нового короля.

Площадь Прощения, некогда красивая, обрамленная высокими стройными деревьями, окруженная старыми аккуратными домами теперь представляла жуткое зрелище. Всюду горели костры, но это были не только обычные костры, что мы уже видели, проходя по улицам Рикана. Это были костры, на которых в мучительной боли горели живые люди. Их искаженные лица, их страшные страдания должны были умилостивить отвернувшегося от людей бога. Действовавшие теперь повсюду религиозные суды Милости господа отправляли на мучительную смерть людей, едва ли меньше чем убивала болезнь.

Путники остановились. Двое солдат, прислонив свои алебарды к стене, волокли к обложенному ветками столбу извивающегося и дико кричащего от ужаса человека. Это был несчастный книготорговец Доргу.

По официальному заявлению церковной и светской власти виновниками смертоносной эпидемии были страшные, греховные книги, распространяемые среди горожан и порицающие бога и короля. Популярность этих книг взявшихся неизвестно откуда действительно была очень велика. Арестовав множество безвинно заподозренных людей, и так и не напав на след авторов и распространителей книг, суды стали отправлять их одного за другим на костер.

— Что мы ищем в этом аду, Эвил? — обратился один скрытый плащом незнакомец к другому.

— Одного человека, — тихо отвечал тот. — И осторожней Вирк, мы не должны быть узнанными, иначе будет слишком много чудес для одной этой ночи. Ведь уже и так мы освободили многих узников.

Они вышли на середину площади, где привязанные к каменным столбам уже стояло три человека. Вернее это были призраки тех, кто когда-то был жив, их души умерли от ужаса и от страшных пыток накануне, и теперь тела готовились умереть вслед за ними. Несколько монахов обкладывали привязанных ветками. С пиками на плечах расхаживало несколько солдат.

— Здесь нет того, кого мы ищем. Нужно подождать.

Галопом проехало несколько всадников. Затем куда-то прошла странная процессия. Оборванные люди били себя железными цепями по спине и восклицали, еле волоча ноги. Это были те, кто своим покаянием надеялся искупить грехи города. Внимательно всмотревшись в лица этих людей, и не найдя там того кого искал, Эвил обратился к звукам. Внезапно послышались громкие голоса, и группа толстотелых монахов выбежала из церкви.

— Проклятье!-кричали они. — Бог гневается на нас за наши грехи! Молитесь, люди молитесь! Эта ночь поистине проклята, умер Старший отец королевства Ироно!

— Так и надо этой собаке. Именно он зачал все эти гонения. Сколько людей пострадало из-за этого старого негодяя, — услышали у себя за спиной негромкий мягкий голос Вирк и Эвил.

Они обернулись. Позади, стоял невысокий бедно одетый мужчина лет пятидесяти. Едва уловив своим взволнованным взглядом их облик, и, по-видимому, почувствовав в нем угрозу, он испуганно попятился и скрылся.

— Он, наверное, принял нас за монахов, — предположил Вирк.

— Пусть так, но узнать он нас не мог.

— И все же давай отойдем в сторону и смешаемся с людьми.

На другой стороне площади, куда они направились начала собираться не плотная толпа. В ней, казалось все, страшились друг друга, и каждый стоял сам по себе. Эти люди чего-то ждали. По-видимому, начала религиозной казни. Но вместо этого взволнованные восклицаниями монахов они упали на колени и стали молиться. Вирк и Эвил поспешили укрыться в тени, где лепестки огненного света не могли достать их. Там они простояли несколько минут.

Вдруг из-за поворота на улицу Мебельщиков вышла группа пеших гвардейцев, конвоировавшая около пятнадцати скованных цепью узников. Пройдя мимо них, солдаты и заключенные направились дальше, туда, где их вскоре должны были придать огню.

— Ведь эти люди невиновны. Ведь не существует такой вины в расплату, за которую живое, мыслящее и чувствующее существо обрекалось бы на столь чудовищные муки? На такой позор и на такое унижение, — шептал Вирк, на которого, все происходящее вокруг произвело сильное впечатление. — Или быть может, нет? Быть может, такая вина есть невежество. Но платить за него по счетам должны не те, кто избавлен от него, а те, кто окружает их. Поэтому долг всякого разума искоренять тьму глупости и грубости. Только так он добывает свое светлое право мыслить и жить. И все же нет на этих людях и этой вины. Страшное время, страшные люди.

Но Эвил казалось, не слушал его. Он тихо, ровно дышал и внимательно всматривался в силуэты проходящих мимо людей. Внезапно кого-то, заметив, он бегло произнес: — Пошли.

Они быстро зашагали вслед группе военных и конвоируемых несчастных. Почти невозможно было ничего разобрать в лицах людей, которых они только что видели, но Эвил, похоже, знал, кого они ищут. И они смело шли этому на встречу. Вирк не беспокоился, во всем положившись на друга.

— Многие из этих людей, хотя и нет в этом их вины, не были горячими проповедниками знания. Они мыслили, но не несли мысль другим, прячась от них и думая, что тьма избегнет их. Но так не случается. Здесь сейчас такой век. Произвол, прикрытый законом, царствует в нем, — продолжал рассуждать он, но только теперь уже не вслух, а мысленно. Ведь они не виноваты, что родились в такое время. Ведь и я не виноват, что в не менее горькое время появился на свет на Земле. Ссылка на время, какой бы красочно эпической она не была, не может оправдать произвол одних и бесправие других. Произвол, прикрытый законом особо циничен и бесчеловечен. Но самое страшное, что такое происходит по всему Рикану, в каждом городе и в каждом селении. А может, нет? Может это происходит в большей части обитаемых, разумных миров во вселенной, где разум еще не очистил себе путь. Возможно, Эвил прав и мы не можем вмешиваться каждый раз, когда нам хочется, и народы всех планет должны сами преодолеть все это?

— Истина неба покарай грешников, накажи тех, кто навлек на нас этот страшный мор! — неистово голосил длинный худощавый священник в синем балахоне. Поднимая руки, он каждый раз взывал к милости бога с новой силой в голосе.

—Накажи их отец, накажи!

Яркий свет от нескольких факелов, которые держали солдаты, падал на служителя культа. Лицо священника искажалось слащавой злобой, унижением и страхом. Губы его вздрагивали при каждом слове. Глаза горели бешенством веры.

Люди, соединив ладони и опустив головы, слушали его, неразборчиво шепча молитвы. Судя по всему, они верили, что можно умилостивить высшие силы, жертвуя людьми. Это были фанатики, такие же, как и везде в мире, где царит мрак, а не разум.

— И ничего с этим нельзя поделать, — подумал Вирк. — Ведь мы могущественны. Мы можем переноситься сквозь расстояния и превращать одну форму материи в любую другую. Но разум, несмотря на все сделанные успехи, несмотря на все знания людей, таких как доктор Ноторимус, остается нам неподвластен. Как искоренить невежество? Увы, мы не в силах изменить умы людей быстрее, чем это возможно.

— Подожди меня здесь, — шепнул Вирку Эвил.

Подойдя к группе солдат, человек в черном плаще с закрытым капюшоном лицом о чем-то с ними заговорил. Потом, отойдя с одним из них в сторону, протянул ему какую-то бумагу и тяжелый кошель, в котором как предположил Вирк, было золото.

Взяв деньги и прочитав бумагу, солдат поклонился и вернулся к своим товарищам. Эвил оставался на том же месте и ждал его. Затем, ведя за собой на веревке человека со скованными руками в оборванной, но некогда дорогой одежде, военный вновь подошел к человеку в плаще. Они обменялись несколькими фразами, и Эвил вернулся к Вирку.

— Это и есть тот, ради кого мы тут, в этом ужасном городе в эту страшную ночь, — мелькнуло у Вирка.

В это время зажглись несколько костров и, издавая истошные вопли, люди встретили подбирающийся к ним огонь. Он был действительно страшен. Вирк вздрогнул, зубы его плотно сжались, но взгляд остался полным сил и воли.

Сперва лишь мелькая маленькими языками, огонь казался просто светом, который нежно ласкает взор объятого ужасом человека. Затем, становясь пламенем и болью пожирающей ноги, он заставлял душу кричать с такой силой, что казалось, даже камень не мог вынести такого. Но по мере того, как страшный красный цветок распускался, голоса стихали.

Тяжелый запах горелого человеческого мяса повис в воздухе. Невозможно было смотреть на все это, и Вирк отвел глаза, зубы его разжались. Казалось, Эвил ждал этого его движения.

— Кто это? — спросил Вирк, с трудом выговаривая слова.

— Давай выберемся отсюда, и ты все узнаешь.

Человек, которого привел Эвил Эви, был небольшого роста с круглым животом, таким же круглым лицом, большим тонким носом и маленькими водянистыми глазами. В темноте, царившей вокруг, нельзя было различить его лучше. Он был закован в тяжелые кандалы и еле волочил ноги.

Трое, не обращая больше внимания на страшную сцену казни, развернувшуюся вокруг, покинули площадь. Пройдя около ста метров по улице Цветочниц, которая была совершенно пуста, они вышли к небольшому темному дому. Вывеска, висевшая на нем и едва видимая в темноте, гласила: Пристанище меча. Они постучали в дверь.

— Нам нужен номер, — обратился сквозь приоткрывшееся оконце Эвил. — Я хорошо заплачу, открывайте и не бойтесь.

— Все мои комнаты пустуют, так что, пожалуйста, — ответил хриплый голос.

Лязгнул засов. Дверь отворилось, и они очутились в плохо освещенном душном помещении. Щедро заплатив хозяину за номер и взяв свечи, они медленно поднялись по лестнице. Комната была неплохо, хотя и бедно обставлена. Вирк разжег камин.

— Вы знаете, почему вы все еще живы? — обратился к неизвестному Эвил.

— Должно быть, это кому-то нужно?

— Вы предполагаете, кому?

— У меня есть некоторое мнение.

— Так вот, оно ошибочно. Это не графиня Квития Риффи.

Эвил посмотрел на Вирка и заметил, как изменилось его лицо.

Неизвестный вздрогнул и испуганно уставился на Эвила Эви:

— Так кто же это?

— Вирк, этот человек — Кото, мастер снов, один из лучших специалистов Рикана в ядах, ну и снадобьях. Он ведь и врач тоже? Не только убийца, — Эвил бросил быстрый огненно-голубой взгляд на незнакомца.

Таким Вирк не видел своего друга уже давно. Затем, видя какое испепеляющее впечатление он произвел, продолжил:

— Это нужно мне и еще вот этому человеку. Имени его, как и моего вам не нужно знать.

— Что я должен вам рассказать? Или быть может, вы ждете от меня какого-то дела?

В комнате от пламени в очаге стало почти совсем светло, и Вирк заметил, как внимательно разглядывает его Кото. Он казалось, хотел узнать в нем кого-то, кого уже когда-то мог видеть, но, отчаявшись в этом, перевел взгляд на огонь. Возможно, теперь он пытался согреть душу после холодной ночи. Этот человек не был уродлив, как и не был красив, возможно, в молодости он мог считаться даже привлекательным, но теперь черты его утратили былую прелесть. Суровые складки лежали на его лице, низкий лоб был скрыт под жидкими светлыми волосами. У него был широкий подбородок, достаточно свободный взгляд, в движениях его чувствовалась смелость и еще не утраченная уверенность в себе.

— Нас интересуют ваши отношения с графиней и то, какие задания для нее вы выполняли. Обещаю вам, что если вы будете с нами откровенны, то останетесь живы, — медленно, выговаривая каждое слово, как особо значимое, произнес Эвил.

— Этот человек, должно быть, не из тех, кого наши считают необходимым для прогресса, иначе сейчас он находился бы где-нибудь далеко отсюда, как все те, кто просто исчез из тюрем и собственных домов два дня назад. Возможно он и в правду придворный убийца, а отнюдь не врач, — задумавшись, решил Вирк.

— Хорошо, — согласился Кото.

— Начинайте.

— Вы знаете, что моей основной специальностью... Как бы это сказать, является...

— Знаю, убийство.

— Я предпочитаю называть это устранением лишних лиц, — решительно обрезал Кото. Так вот, три года назад, нет, быть может, четыре ко мне обратилась, через свою знакомую, какую не имеет значение, одна знатная дама. Ее интересовали предсказания, вы ведь знаете, что я и этим занимаюсь. В общем, она хотела знать будущее. Я все ей рассказал, так как это водится. Но, на этом наши отношения не кончились, а скорее начались. Я получил от нее странный заказ.

Вирк заинтересовался, он внимательно слушал этого человека и заметил, как сильно он взволновался, когда речь пошла о графине Риффи. Его голос дрожал каждым произнесенным словом.

— Нужно было изготовить три яда, — продолжал мастер снов. Один для пожилой женщины и два для мужчин, молодого и старого. Это показалось мне странным, и я в дальнейшем решил узнать, зачем столь юной и столь красивой особе такое странное сочетание. Те, для кого предназначались составы, должны были умереть от разных болезней. Я все сделал и получил свои деньги.

— Что было дальше? — горячо воскликнул Вирк.

Эвил поймал на нем встревоженный взгляд Кото и сделал другу знак успокоиться.

— Продолжайте. Для кого предназначались эти яды?

— Я не узнал об этом сразу. Как подводит иногда людей любопытство! Но потом, подкупив одну из служанок в доме графини, будь она проклята, я выяснил кое-что из чего и поспешил сделать свои выводы.

Тут он умолк, оглядел своих собеседников и довольно смело спросил:

— Вы не покормите меня? Я не ел уже несколько дней, и у меня пересохло горло.

Эвил согласился, спустился вниз и вскоре трактирщик принес им хлеба и вина. Кото с аппетитом принялся жевать. Спустя несколько минут, выпив вина и немного повеселев, он продолжил.

— Ну и жуткая это была история!

Глава3. Таны графини Риффи.

— Я многое видел, но такого не мог даже представить. Нашей красавице было тогда девятнадцать лет, у нее были мать, отец и старший брат, — Кото глубоко вздохнул.

Эвил подбросил в камин несколько сухих поленьев.

—Не мне судить о благородных семьях, но вышло все так, что ни отец, который, возможно, имел в тайне других детей, а при дворе ходили и такие слухи, ни мать, уж не знаю почему, не любили маленькую Квитию. Впрочем, ее брату, который был взрослее ее всего на несколько лет, тоже не перепало ласки. Хотя, возможно из-за сладости своих первых совместных лет, возможно из-за того, что он был первенцем и наследником, к нему относились лучше. В двадцать лет этот красивый, как и его сестричка, парень стал гвардейским офицером. Но обо всем по порядку. Не видя ни любви, ни заботы постоянно сорящихся супругов, наша девочка выросла на попечении слуг. С ней никто не был груб или жесток, думаю, нет, просто она никому не была нужна. Восхищаясь двором, его жизнью в блеске и красоте игр, она мечтала. Но это были не совсем романтические мечты.

— Вы хорошо знаете эту женщину, — заметил Эвил. — Быть может, вам известно, что в детстве, когда она жила в монастыре, а в жизни этой особы был и такой период, кто-то из подруг неосторожно сказал ей, что ее мать шлюха. Девочка не выдержала и набросилась на обидчицу. С тех пор она жестока, совсем не по-детски и уж совсем не по-женски, дралась со всем и каждым, кого только могла заподозрить в желании оскорбить ее. Она не прижилась в монастыре, родители забрали ее. Это было задолго до того, как вы познакомились в вашей аптеке.

— Нет, этого я не знал, — взволнованно заметил Кото, для которого эта таинственная история все еще несла в себе много загадок. — Но думаю, что все это правда, чистой воды. Это очень жестокая и злокозненная особа. И очень опасная!

— Давай снимем с него железо, — как будто убедившись в чем-то, предложил Эвил.

— Кото, ты расскажешь нам все, что знаешь, и ты будешь жить. Ты будешь свободен и получишь даже больше, чем сам ждешь — у тебя будет новая служба.

Глаза аптекаря расширились, он попытался даже улыбнуться, но вышла какая-то нелепая гримаса. Эвил что-то покрошил на заклепки цепей и через минуты узник чувствовал себя свободным. Хрупко рассыпавшиеся оковы лежали у его ног. Он то вставал, то приседал, разводя руками и разминая суставы.

— Вы просто маг, — с благодарностью пробурчал Кото.

— Теперь мы ждем продолжения, — заметил Вирк, как только кандалы были сняты, и узник пришел в себя.

—Постарайтесь не упускать никаких деталей. Все, что вы нам сейчас расскажете, имеет огромное значение.

— Вы обещали мне жизнь, и хоть я не знаю вас, но все равно верю, иначе уже давно я превратился бы в жалкие обгорелые кости. Разве не так? — Не дожидаясь ответа, Кото опорожнил стакан вина, гортанно крякнул, прищелкнул языком, сжал и разжал губы, вздохнул, как будто собираясь духом, и продолжил: — Конечно, ведь это мое ремесло — знать, чего хотят люди. Иначе как бы я производил свои предсказания и вел дела долгие годы. Я никогда не чурался лезть в чужие дела, выискивать, разнюхивать, собирать обрывки, взвешивать и только тогда принимал решение, подсовывая то, что требовалось, когда располагал информацией. Но я всегда делал это, ну шпионил, — он неуклюже ухмыльнулся, — незаметно и никогда не попадался. А ведь у меня был большой опыт! Но в этот раз все вышло по-другому, уж не знаю как, но не иначе чем через подкупленную мной служанку, но графиня все узнала, а может, просто решила устранить опасного знакомого?

Видно было, что этот коварный и бессердечный человек, временами, казавшийся таким печальным и даже жалким, действительно сильно переживал.

— Что же вы узнали? — уверенным голосом спросил Вирк. — И держитесь хронологии, нам не очень интересны ваши волнения. Помните, жизнь взамен за факты, — безжалостно сверкая глазами, произнес Эвил. — Только так!

Кото испуганно посмотрел на него и все тело его объятое страхом, приняло какое-то лакейское выражение.

— Продолжайте. Зачем графине нужен был яд? Кого она хотела отравить?

— Квитии было девятнадцать лет, когда, вопреки ее желанию, отец решил выдать ее замуж за одного родовитого и славного старика. Но честолюбивую аристократку, упивавшуюся мечтами о славе при дворе, власти и страстных любовных приключениях, старый провинциальный магнат не привлекал. К тому же у него было несколько взрослых сыновей, что оставляло ей мало шансов на его состояние. Нужно было что-то делать. И она выбрала яд. Вы ведь знаете, господа, а я убежден, что такие знатные особы, как вы, не раз прибегали к этому средству, что интрига не всегда приносит победу и есть моменты, когда из самых благородных побуждений дворянин ищет мастера снов.

— Циник, теперь он подлизывается к нам. Незримо торгуется за свое хорошее положение в будущем, — подумал Вирк.

— Яд! Это было три состава. Превосходных состава! Один из них предназначался матери, другой отцу, третий брату. Но события развернули небесную колесницу в другую сторону.

— Ужасно, — думал Вирк, — как могла эта очаровательная девушка решиться на такое чудовищное убийство? Отравить всю семью! И ради чего? Ради того, чтобы избежать брака с глупым стариком? Нет, ради земель, ради золота и славы, ради власти. Неужели все люди этого времени таковы? Но нет, не все. Только высшие, только благородные. Народ другой, задавленный и темный, грязный и нищий, обманываемый именем бога и именем короля, он живет иными стремлениями. В нем, даже в такие мрачные эпохи, скрыт заряд новых передовых сил. Именно он, ведомый тягой к разумному и светлому завтра, преодолевает в себе все эти отвратительные пороки. Но это долгий и непростой путь. Путь жестокой борьбы одних социальных сил против других; путь, не лишенный крови и насилия. Но все равно светлый и добрый путь.

— Ее отец граф Риффи неожиданно погиб на войне. Чья-то шпага, или быть может пуля, что менее благородно, нашла его и лишила жизни, — продолжал Кото, в каждом слове которого чувствовался страх того, что он приоткрывает страшную тайну.

— Но мать девушки и ее брат даже после этой смерти не отказались от своей мысли выдать Квитию замуж, как бы она их не просила не делать этого. Они отвечали ей, что так будет лучше для нее и для них. Ничего уже нельзя было добиться словами, и тогда она решила использовать два бутылька из тех трех, что я ей дал.

— Отвратительная мораль, — подумал Вирк, — разве можно заставлять человека жить с неприятным ему существом. Да и вообще разве можно принуждать людей к чему бы то ни было?

— И вот мать Квитии заболела, она простыла на королевской охоте, так все решили, и через неделю, несмотря на усилия врачей, умерла. Спустя еще месяц умер брат графини, у него остановилось сердце. Все говорили тогда, что этот бедный мальчик не выдержал смерти родного существа. Квития долго болела, как будто страдая от тяжелой потери. Ее брак, так тщательно подготовляемый покойными родственниками, рухнул. Она была свободна и богата. Но обычаи суровы, и чтобы не гневить их, она покинула Рикан на два года, как будто удалившись от тягостных ей воспоминаний. На юге в королевских колониях она привольно ни в чем себе, не отказывая, жила все эти годы, лишь малую часть времени, проводя в Рикане, пока пираты не вынудили ее покинуть эти живописные места. По слухам, она чудом вырвалась из их рук не то обманув, не то соблазнив одного из их вожаков, кажется Режерона.

Эвил посмотрел на своего друга и улыбнулся, как бы говоря: "Вот посмотри, какая у тебя слава, парень, и ведь все это целиком твоя собственная заслуга". Вирк тоже улыбнулся, хотя в его лице чувствовалось напряжение. Он ловил каждое слово.

— Город был полон слухов о знаменитом возвращении графини Риффи. Я дал себя охватить всем этим настроениям и сунулся в ее дом, чтобы удовлетворить свое любопытство. Очень уж мне хотелось кое-что разузнать. Но она не забыла меня, и я просто-напросто угодил в капкан этой коварной женщины. Хотя узнал об этом я, только когда цепи сомкнулись на моих руках.

— Небось, хотел содрать с нее еще денег за свое молчание, — мысленно усмехнулся своей догадке Вирк. — Не верю я в простое любопытство, да еще с подкупом прислуги такой знатной особы. Или быть может, тут было что-то другое?

— Влияние этой красивейшей при дворе женщины росло, — продолжал Кото, — и спустя год на руках и ногах моих оказались кандалы. Со мной никто не разговаривал, просто бросили в одиночную камеру и все. Но к этому времени произошли еще более интересные события.

Эвил положил в огонь еще несколько поленьев, и в комнате опять стало светло. Должно быть, всплески красной воды в камине напомнили Кото о чем-то грустном, так как он надул губы, опустил голову и на время умолк. Но тепло и уют большого старого кресла сделали свое дело, и вскоре он опять оживился. На этот раз ни кто не прерывал его размышлений, и казалось, он был благодарен за это.

— Мне нет дела до Риканского королевства, до всех его войн, до его политики в империи и всяких религиозных гонений, я просто жил, богател, торгуя своими снадобьями. В основном это все-таки были лекарства, я ведь аптекарь. Еще не было известно, что графиня знает, что я сунул нос в ее дела, это вообще выяснилось уже потом в тюрьме, но внезапно умер наш король. Мне нет дела до королей, если они не трогают меня и дают старому бедняге делать свою работу. Но тут все вышло как-то не так. О смерти Нелера VI я узнал от моего давнишнего приятеля — Кено, королевского врача, с которым мы еще вмести учились, а потом обделывали некоторые лекарские делишки. Он передал мне записку и предложил встретиться, текст ее был очень тревожным. Тогда еще некто не знал, что старик король умер, только ходили слухи, что он заболел. Хорошо помню день, когда неуверенной рукой Кено постучал в мою дверь. Был холодный дождливый вечер. Дул ветер. Ну и видок же у него был! Встревоженный? Не то слово! Дыша паром, словно загнанная лошадь он пробрался в мой кабинет. На нем не было лица. Дрожащим голосом он поведал мне, что произошло во дворце. "Король умер, — сказал он. — И это поистине странная смерть. Он давно болел, но смерть наступила совсем от другой болезни. Возможно, его отравили". Он подробно описал симптомы, и я сразу понял, что это был мой яд, тот самый, что я изготовил когда-то для графини. Теперь она вернулась, а король вдруг умер. Все это немало тогда меня встревожило. С Кено у нас были доверительные отношения, он знал многих моих клиентов. Я все ему рассказал. Его лицо, в котором и без того лишней кровинки не было, теперь совсем побледнело. Мы все обсудили и решили молчать.

Он тяжело вздохнул, рассеянно посмотрел на огонь, налил себе вина и выпил его залпом. Потом сжал зубы, взявшись за голову руками, и задрожал. Так продолжалось минуту.

— Мне не понравилось все, что поведал мне друг. Хорошенько подумав, я понял, графиня Риффи причастна к смерти нашего короля. Эта мысль испугала меня еще больше, — продолжил Кото, когда нервный приступ прошел. — Но это было только начало. На следующий день мой друг был найден мертвым в своем доме. Должно быть, его тоже отравили. Узнав об этом и почувствовав опасность, ведь и на мой след в этом деле должны были напасть, я ринулся домой. Только одно крутилось в моей голове, забрать спрятанные деньги и бежать. Бежать! Словно ураган я ворвался в мое логово, взял все необходимое и отправился к выходу. Но только я открыл дверь, собираясь сделать новый шаг, как четверо бертейских гвардейцев схватили меня. Капкан захлопнулся. Дальше вам известно: тюрьма и церковный приговор — смерть на костре, — он вздохнул. — А может, и не предавала меня эта служанка? Может события сами, своим божественных ходом погубили меня? Кто теперь может сказать?

Он налил себе еще вина и выпил.

— Не пейте так много, — заметил Эвил. — Скоро утро и вам понадобится ум и силы. Вы сдержали слово и поведали нам всю эту историю целиком. Я благодарен вам, а мой друг, возможно, благодарен вам еще больше.

Вирк кивнул головой.

— Теперь пришло время и мне сдержать мое слово, — продолжал Эвил Эви. — Вот ваши бумаги, а это деньги на дорогу. У вас теперь другое имя и вы теперь другой человек.

При этих словах он вынул из-под плаща четырехугольный сверток и увесистый кошелек, и протянул аптекарю. Тот дрожащими руками существа, не то еще не пришедшего в себя после обращения к мрачным воспоминаниям, не то испуганного собственным везением, которого уже не ждал, взял их.

— Через час уходите из этого места. Купите себе лошадь и отправляйтесь на север к границе. Там разыщите в лагере мятежников Мортиса Эви и передайте ему то письмо, что я вам дал. Дальнейшая ваша судьба будет на службе этого человека. Ваша верность будет вашей безопасностью. Знайте, что именно Мортис Эви спас вас сегодня.

— Я благодарен вам, и я благодарен этому человеку. Будьте уверены, я буду честным его слугой.

— Не сомневаюсь, — подумал Эвил. — Ума у тебя, похоже, прибавилось, да и выбирать тебе не из чего — ты изгой. Поэтому будь добр, не совершай глупостей.

Эвил улыбнулся.

За окном забрезжил рассвет.

— Нам пора, — произнес он.

Две черные фигуры вышли на улицу. Было тихо. Они прошли несколько метров и остановились. Повернувшись, друг к другу они пожали руки.

— До встречи, — сказал один.

— До встречи, — ответил другой.

И оба они растворились в прохладном зимнем городе.

Глава 4. Море пороховых ветров. .

Утренний туман начал рассеиваться, и противники увидели друг друга. Это были лишь сумрачные очертания чего-то далекого, но и те и другие сразу поняли, что за темные точки вырисовываются на горизонте.

Море было спокойным, дул слабый западный ветер. Покрытые легким, белым, едва прозрачным полотном прибрежные воды все еще скрывали приближение битвы. Но люди уже чувствовали, что скоро, очень скоро огонь и грохот орудий, крики как живых, идущих на смерть, так и умирающих нарушат эту тишину. Просыпалось солнце.

В кают-компании не жгли свечей, было уже светло и, рассевшись на простых стульях, кто, подперев руками голову, кто, развалившись, кто, нервно теребя ус, моряки как бы склонились над развернутой перед ними картой будущих событий. Кто мог в этот ранний час сказать, что его ждет? Что ждало их всех?

В комнате стоял терпкий запах пота. С палубы доносились голоса, корабельными звуками наполнялась тишина молчащих людей. Но все эти далекие сигналы жизни флагмана не нарушали общего безмолвия.

— Через несколько часов мы атакуем неприятеля, — как бы прерывая пелену, разделяющую ночь и день, вчера и завтра, сон и реальность, начал Режерон. — Их корабли стоят на внешнем рейде Манра и ждут нас. Риканцы уже несколько дней знают, что мы кочуем у их берегов. Силы врага превосходят наши. По тем данным, что мы смогли собрать известно: у них 31 линейный корабль, то есть на 9 больше чем у нас, примерно 15 фрегатов и 10 судов меньшего водоизмещения. Итак, основное преимущество противника в крупных судах, а значит в орудиях. Сколько у нас пушек?

— Вирк, мы располагаем 1356 орудиями. У противника их примерно 1800, — сухо заметил Вакт. — Не самый лучший расклад.

Вырвав взгляды, словно из пустоты, все угрюмо уставились на него. Вакт нервно развел руками, как бы говоря: "Не я это придумал и нечего тут на меня пялиться".

Вирк налил себе кислой воды и посмотрел на своих капитанов. Их лица были тревожно напряжены. В каждом движении чувствовалась ждущая тревога.

Пауза была короткой. Как будто уловив вызов событий, собравшиеся горячо заспорили. То, что так спокойно произнес Вакт, вывело их из себя: нужно было сражаться и победить, а вместо этого эскадра, преодолевшая сотни километров, могла быть беспощадно разгромлена только потому, что неприятель был готов к встрече с ней. Но жаркие, страстные споры ни привели ни к чему.

Мудрый толстяк, все время молчавший и только потягивавший лимонную жидкость, облизнул губы. Он долго слушал все те бредовые мысли, что высказывали его товарищи и теперь, по-видимому, собирался что-то сказать.

— У них больше орудий? Ну и что же? Наши суда маневренней, мы превосходим их в скорости, у нас лучшие в мире моряки, просоленные смелые ребята, — размеренно выковывая каждое слово, произнес он. — Кто тут сомневается в нашей победе?

Гул голосов затих.

— А ведь старина Толстяк прав, — поправляя, свои пышные усы, подмигнул приятелям капитан Джен, — на кого мы можем положиться в этой войне, если не на наших храбрых ребят. Люди выигрывают сражения!

— Только не при плохом ветре, да еще западном, — резко ворвался Цего, славившийся тем, что в нужный момент может сказать то, о чем другие предпочитали молчать. Эта черта не раз подводила молодого горячего пирата. — Ветер, ветер на их стороне!

— Какой прок в ветре, если они стоят, по докладам вахтенных в две кильватерные колонны. Думаю, используя свое подветренное положение, они будут ожидать нашей атаки, чтобы в момент боя лишить нас видимости пороховым дымом своих пушек. Да и самих орудий у них больше, это по замыслу герцога Моргеза при классическом ведении боя обеспечит риканскому флоту победу.

— Значит, Толстяк ты думаешь, они будут стоять на месте?

— Уверен.

— Ну, хорошо, вот ты уверен, а кто объяснит, почему это им не поймать в свои паруса ветер и не взять нас, к примеру, в двойной огонь? — снова вмешался Цего.

— Не горячись, парень, — все так же спокойно отвечал Мудрый толстяк, — думаю, адмиралу Режерону есть что нам рассказать, а то мы все дерем глотки, а проку нет. Только муку мелем, а надо бы и хлебушек испечь. Да и шум стоит, словно в парламенте.

Пираты расхохотались, удачное сравнение с "дурацким заседалищем", коим многие считали только что избранный орган республики, подняло храбрым морским змеям настроение.

— Так как же мы будем действовать?

— Времени не много, — начал Режерон, — так что послушайте, что я вам скажу. Думаю, делу это не повредит, — улыбнулся он.

— Хорошо адмирал, — загудели одобряющие голоса.

— Мы быстрее их и если бой пойдет в маневр, то не они нас, а мы их поставим в два огня и выиграем сражение. Такой расклад не нравится адмиралу Моргезу, и надо полагать, он, не будь дураком, рад радешенек тому, что ветер плох. Но это пока так, некоторые соображения.

Уверенный прямой вид адмирала Режерона хорошо подействовал на всю братию, и в кают-компании установилась такая тишина, что слышно было даже, как бьется о борт "Бежевого демона" волна.

— Теперь перейдем к нашему плану, — спокойно, даже несколько дерзко надув губы вставил Мудрый толстяк, как будто в чем-то важном помогая адмиралу.

— Противник постарается навязать нам длительную артиллерийскую дуэль, — продолжал Вирк. — Имея на 500 орудий больше, он за несколько часов боя сломает нашим красавцам мачты, пробуравит ядрами борта, разворотит бомбами палубы и перекосит наших молодцов картечью. Мы, конечно, тоже немало изуродуем его военные корабли, но сражение проиграем. Никакие малые маневры в бою не спасут дело. Так что же делать? Как, имея в активе, суда с хорошей обводкой, маневренные и быстроходные, превосходных артиллеристов и закаленную во многих боях морскую пехоту, выиграть сражение, а, по сути, и всю войну? Вот что я предлагаю: мы атакуем, прежде всего, флагман и головные суда колонн, сосредоточим на них огонь лучших кораблей эскадры, а затем возьмем их на абордаж. Прочие наши корабли отвлекут на себя остальные силы противника. Расстроив порядок риканцев, мы к вечеру уничтожим их флот корабль за кораблем. Вы спрашиваете себя как это возможно, ведь против нас сама стихия моря? В ближайшие часы ветер изменится. Сейчас он западный, а будет юго-западным, но этого наши враги не знают, и знать не могут.

— Вирк, откуда тебе известно про ветер, уж, не с дьяволом ли ты нашел общий язык? — удивился за всех Джен.

— Правда, адмирал? — вторили ему басистые голоса.

— Еще два часа назад, получая первую информацию о том, что риканский флот близко, я прислушался к голосам береговых чаек. Их крики и стиль поведения сказали мне, что погода изменится, и помогли понять, откуда будет дуть ветер. Начинается весна, а весной тут преимущественно дуют теплые юго-западные ветра. Вам ведь известно, что я вырос в этих местах и знаю кое-какие приметы.

Режерон улыбнулся, его тонкие длинные пальцы аккуратно разгладили эспаньолку. Вирк чувствовал, как легко и властно он вселил уверенность в измученные долгим плаванием сердца этих суровых, прямых людей. Их глаза горели огнем, гордо поднятые головы демонстрировали силу, волевые складки лица напряглись в потоке мыслей. Теперь только от них, от их ума и ловкости в бою зависела победа. Могучие и гордые, они сейчас воплощали мощь всех тех, кто на борту четырех десятков кораблей чистя орудия и мушкеты, оттачивая кортики и абордажные сабли, ждал рокового часа.

Совет был закончен. План принят, и капитаны вернулись на свои корабли готовиться к бою.

Получив информацию о том, что у пиратов значительно меньше кораблей и решив максимально, с самого первого часа сражения, использовать свой перевес в орудиях, адмирал Моргез перестроил свои суда в одну линию. В свою очередь Режерон, разделив эскадру на шесть отрядов и поручив им действовать согласно плану, построился так же.

Было уже около 10 часов, когда гул первых орудийных залпов возвестил флотоводцам обеих сторон, что сражение началось. Моргез не ожидал такой стремительной атаки республиканцев, как и не мог он предсказать, того, что направление ветра изменится. Уже в первые минуты, еще так и не поняв из-за чего, пираты вступили в бой не со всеми его кораблями, а лишь с частью, он смог убедиться, что лучшие артиллеристы на неприятельской стороне. Впрочем, все это его мало беспокоило; с детства медлительный и методичный, он всегда полагался на схему, на мертвые обстоятельства и не доверял людям. К тому же выбранное им место боя оставляло мало возможности для маневров неприятеля и так или иначе он должен был проиграть. Вопрос, как казалось старому риканскому адмиралу, сводился к времени. И сейчас, когда борт о борт шли, состязаясь в огненной схватке смерти многопалубные корабли, он был уверен в победе, слишком велика была мощь Риканского флота и самонадеянность этого человека.

Гром, надрывные голоса, пронзительный свист снарядов, потоки застилающего все порохового дыма, все это создавало ту непередаваемую словами атмосферу боя, в которой словно в страшном водовороте кружились, сея шквал смерти красивые парусные гиганты. Полные ветра паруса с гербами, изящные, ощетинившиеся жерлами десятков орудий обтекаемые корпуса, покрытые золоченой резьбой носовые и кормовые части кораблей, все это движение, непрерывное сочетание блеска металла, упоительных рисунков и таинственной резьбы было сейчас противопоставлено жизни. Одним словом в эти роковые часы история и природа нашли место соединить красоту творения рук человека и смерть, страшное детище его дел. Бой завязывался по всем правилам: линия против линии шли республиканские корабли против риканских, веселый ветер наполнял их паруса и развевал красивые золотисто голубые знамена королевского флота и скромные серо-зеленые с разорванной цепью флаги морской республики. Залп за залпом состязающихся в разрушительной силе батарей разбивал воздух. Грохот. Дым. И так снова и снова. Голоса!

Уже почти час республиканский флагман "Бежевый демон" ведет бой со "Светлым посланником", флагманом Риканского флота. Осыпая друг друга ядрами и бомбами, два этих титана морской войны кажется несокрушимы.

— Как ведут себя наши фрегаты? — крикнул Вирк стоящему рядом Джену, командиру его флагмана.

— Бьют книппелями!

— Хорошо!

Они на второй палубе "Бежевого демона", но даже если бы они находились в любом другом месте, услышать друг друга было бы не легче. Бой, казавшийся отсюда, из-за орудийных портов, просто бесконечным громом и треском, держал нервы Вирка в напряжении. В точно таком же напряжении, как и у всех в этот день.

— Огонь!

Гул, непрерывный, переходящий из одного в другой. Слышится грохот и треск сокрушаемого дерева, это неприятельское ядро врезалось в борт. Крики, команды охрипшими голосами. И снова рев орудий. Голоса не смолкают, но их невозможно разобрать. Выстрелив, орудия не откатываются, а отлетают от портов удерживаемые своей смертоносной силой только крепостью канатов. Перепачканные канониры неутомимо волокут заряды. Лихо работая банником, совсем молодой смуглый парень улыбается белыми ровными зубами. Старый бородач артиллерист берет наводку, отменный грубиян — он отличный стрелок.

В воздухе горьковатый запах пороха. Все готово. Снова звучит привычная команда. Залп и Вирк видит, как щепки вылетают из шпангоута риканского флагмана.

— Фрегаты и часть линкоров бьют книппелями, — прорывая шум, снова кричит Джен.

Вирк слушает. Тут можно оглохнуть, но нужно разбирать слова.

— Прекрасно, пусть крушат их рангоуты! — кричит он Джену.

— Оставим их без мачт адмирал?!

— Да, пусть будут неподвижны, только так мы выиграем в мобильности и начнем абордаж! Отдайте приказ морской пехоте готовиться!

— Есть!

Слышится взрыв. Несколько человек несут на носилках раненого. Искаженное болью лицо. Это почти мальчик, у него оторвана рука.

— Небось, первый раз в море, — думает Вирк. — Вот чертова мясорубка!

Джен, быстро крича прямо в ухо, раздает приказы.

Чувствуются удары неприятельских снарядов. Грохот. Слышно крики.

— Попал!

— Черти, где заряд! Несите заряд!

— Целься!

Вирк быстрым уверенным шагом, цепко помогая себе руками пробирается наверх. Повсюду суетятся матросы, что-то говорят офицеры, спрашивают его, он отвечает. Ноги идут сами собой. Палуба сотрясается, Вирк бежит наверх, следом за ним Джен. Под ногами щепки, куски каната, что-то еще. Воздух, небо! Где-то поблизости шипит граната. Взрыв кусок борта вылетает в стороны. Вирк пригибается.

— Адмирал! Адмирал, "Нелер IV" идет ко дну!

Первый неприятельский корабль тонет. Вирк раскрывает трубу и моментально ловит очертание горящего судна. Срубленные мачты, мечущиеся силуэты людей. Повсюду огонь. Корабль словно рассыпается, погружаясь в воду. В зеленой усеянной обломками воде поблизости от него плещутся, спасая жизнь люди. Вирк переносит взгляд дальше. Страшная картина: изуродованные гиганты с почерневшими парусами, мелкими красными вспышками, все в дыму, едва можно видеть вымпелы и флаги. Мачты многих неприятельских кораблей испорчены. Он бросает внимательный взгляд на своих, они выглядят немногим лучше.

"Нелер IV" — второй корабль в Риканском флоте, скрывается под водой. На поверхности остаются лишь горящие обломки его мачт. Вирк складывает трубу.

— Здорово же они его! — думает он.

Вирк улыбается. У него суровое, но радостное лицо.

— Передайте всем мою благодарность! Толстяк молодец!

— Да адмирал, славный капитан! — кричит молодой офицер в кирасе с какими-то бумагами под мышкой.

— Наши орудия работают лучше, Вирк! — слышится охрипший голос Джена. — Слава канонирам!

— Джен! Идем на абордаж!

Успешно выдержав первую часть боя, выведя из строя несколько риканских кораблей и повредив большому их количеству мачты и паруса, республиканцы перешли к активным действиям. Один за другим, вслед за флагманским линейным кораблем, их суда перешли к абордажному бою.

Залп за залпом две верхние палубы "Бежевого демона" изрыгают потоки картечи. Не выдержав концентрации огня, потеряв былую подвижность, с поврежденной грот-мачтой и сваленной бизанью "Святой посланник" пытается уйти от неминуемого столкновения. Ничего не выходит. Несколько республиканских линкоров по-прежнему ведут по нему огонь. В такой же ситуации еще три риканских корабля. Еще час назад их было четыре. Это лучшие королевские военные суда.

Все готовятся к абордажу. Палуба теперь полна народу. Согнувшись, как все и прижавшись, Вирк осматривает своих людей. Бодрые и закопченные, они уверенно держатся на ногах и смеются.

Скрип и треск. Теперь два корабля это один корабль, их борта соединились. Взлетают кошки, шипами вцепляясь в борт вражеского корабля. Впиваются крючья абордажных шестов.

— Живее ребята! Тяните! Еще, еще!

— На палубе никого не видно, только трупы!

— Наверное, попрятались!

— Ну и выкосили же мы их картечью!

И вдруг неожиданно поднимаясь из-за борта, риканские мушкетеры дают залп. Крики, громкие и беспорядочные. Скошенные свинцовым потоком люди падают, оставляя свои тела. Ответный залп. Невероятная стихия движения. Отражаясь в жарком солнце, блестят клинки: шпаги, абордажные сабли, кортики, палаши. Вирк, с абордажной саблей в одной руке и пистолетом в другой, перескакивает на неприятельский корабль. За ним бесконечным потоком, прикрытым неумолимым огнем мушкетов, мушкетонов и пистолетов, срывая в порыве лихости широкополые шляпы и сверкая красками платков, несется морская дружина.

— На абордаж!

— Делай как я! — кричит молодой резвый голос, и словно слыша и понимая его слова за сотни метров, республиканские суда один за другим идут на абордаж.

Треск. Все новые и новые корабли сходятся в жестокой схватке. И без того распавшийся строй риканцев рушится. В сражении больше нет порядка.

Пустая палубы "Святого посланника" вдруг оживает. Сверкая клинками, риканцы появляются из своих укрытий и бросаются на врага. Лязг стали и крики голосов, царящие вокруг, глушат шум остального боя. Для многих это последняя схватка, для кого-то первая.

Сперва сильное, напористое сопротивление королевских солдат и матросов постепенно спадает. Они еще дерутся, но их дух надломлен. Проиграл тот, кто сдался. Вирк в гуще боя, его короткий быстрый клинок сверкает то там, то тут. На Режероне нет кирасы, только светлая уже изодранная рубаха, камзол где-то брошен.

— Хватит!

— Нет!

— Не стреляйте, я сдаюсь!

Кажется, на этом корабле бой заканчивается.

Кто-то быстрый как поток огня в летнем лесу взбирается на мачту, несколькими ударами сваливая тех, кто встает у него на пути. Он выше и выше. И вот, Риканский флаг спущен и новый — флаг республики взвивается над королевским флагманом.

Всюду риканцы бросают на палубу оружие. Они сдаются. Радостные лица победителей. Крики, суета. Двое морских пехотинцев ведут богато одетого старика. На нем расшитый золотом дорогого сукна зеленый камзол, оранжевые чулки, тонкой кожи мягкие туфли.

— Кто это? — думает Вирк. — Кто это?

— Адмирал Режерон! Герцог Моргез!

— Вот чудак вырядился как баба!

— Он думал, будут танцы!

Хохот. Здесь нет почтения к аристократам. К ногам Режерона летит красивая с тонкой золотой гардой шпага. Человек не поднимает глаз, у него раздавленный вид. Рот слегка приоткрыт, уродливые напудренные щеки свисают от жира.

— Уведите трофей! — командует Вирк.

— Корабль полностью в наших руках, — сверкая глазами, докладывает молодой офицер с тонкими усиками и перевязанным плечом.

— Принимайте командование, Курн. Бой еще не закончен!

Но бой уже закончен.

Один за другим республиканские флаги взвиваются над мачтами красивых трофеев. И словно следуя какому-то невидимому примеру, или быть может, потеряв надежду, на других риканских судах взлетают белые флаги. Сражение проиграно, и даже храбрым безумцам незачем больше отдавать жизнь. К тому же многие моряки сочувствуют республике. Это играет свою роль. Все тише и тише кажутся залпы орудий, все меньше облака порохового дыма и все громче кажутся радостные голоса победы.

Вирк измучен. Вспотевший, весь в крови, но целый, только несколько царапин, он ухмыляется в черный ус. Во рту все пересохло, хочется пить. Рубаха изорвана и даже нагрудная кобура на восемь пистолетов держится неизвестно на чем. Он горячо дышит, выслушивая одну реляцию за другой.

Почти совсем тихо. Слышатся только голоса. Больше нет ни одного выстрела. Сражение выиграно, только восемь небольших риканских кораблей спаслись. Всюду реют серо-зеленые флаги республики.

— Слава Режерону!

— Ура адмиралу!

— Цепь разорвана, — думает Вирк. — Теперь то, что с таким трудом и ценой стольких жизней создано, будет жить. Островная республика станет первым буржуазным государством на этой планете. Какой трудный и какой большой шаг вперед. И сколько жизней оставлено позади.

Большой, грузный, усталый человек медленно поднимается на борт. Переваливаясь с ноги на ногу и опираясь на трость, он медленно идет к Вирку. У него перевязана нога, и каждый новый шаг дается с трудом. Режерон помогает ему взобраться на мостик. Отсюда великолепный вид. Разбросанные вокруг корабли еще пестрят кое-где риканскими вымпелами.

— Мои поздравления, адмирал, — ровным и немного взволнованным голосом говорит Мудрый толстяк.

— Спасибо старина, мои поздравления.

Большой человек улыбается добрыми умными глазами.

— Может, выпьем по стаканчику? В честь такого случая, адмирал?

— Я люблю тебя старый демон, — смеется Вирк. — Конечно, выпьем. В Манре есть отличная таверна...

Глава 5. Дебит и кредит Мальва I.

Большая светлая комната была почти пуста. Новый король не любил перегруженные старой мебелью помещения, и поэтому его спальня выглядела совсем по-другому. Обитая тонким светло-зеленым сукном с золотым рисунком, она была заполнена лишь немногими необходимыми вещами. В ней было несколько довольно легких резных стульев, большая кровать, столик для завтрака, два аккуратно поставленных у стены серванта. Пол украшали дорогие, испещренные таинственным рисунком ковры. Король Мальв I, на котором в этот час была лишь ночная пижама, нечесаный, но как-то странно похорошевший после того, как на его пушистую голову был возложен монарший венец, заложив руки за спину, расхаживал из угла в угол. Благо комната была просторной.

Прямо напротив большого окна одернув тяжелые темно-зеленой парчи шторы, за столиком уставленным мясом и фруктами в одной рубахе с крупной костью в зубах сидел уже знакомый нам красивый мужчина. Он яростно жевал. Его глаза сверкали утренним солнцем. Это был Поллор барон Шонген, бывший драгунский лейтенант, ставший теперь гвардейским полковником, королевский любимчик и баловень.

— Милый Поллор, как я устал! Я не был на охоте уже неделю! Неделю! А балы, которые мой дружок вы так любите? Их не было уже месяц!

— И все потому, мой король, что мы тратим все наши деньги на эту дурацкую войну, — ласково рычал барон. — А спросить у канцлера, так у него всегда виноваты придворные расходы, то есть вы и я.

— Право, милый Поллор, вы несправедливы к господину Реке Нолузскому, он настоящий патриот. Ведь этот человек только и думает о нашем процветании, — пытался доказать сам себе робкий баритон короля.

— Мой король, а нельзя нам как-нибудь отделаться от этого надоедливого старика? — чувствуя неуверенность в голосе собеседника, и зная, как Мальв I не любит своего канцлера, начал Поллор.

— Отделаться?

— Да.

— Как это отделаться?

— Ну, как-нибудь так... Скажем, дать ему почетную отставку или... Или он ведь у нас очень набожный, ну и поселить его где-нибудь в монастыре, подальше от нас, поближе к богу?

— А кто будет канцлером?

— Ваше величество может сделать канцлером любого!

Король взял со стола, за которым аппетитно завтракал его друг, красивый стеклянный бокал и гроздь винограда. Потом он вприпрыжку добежал до кровати, забрался на нее и стал поедать ягоду за ягодой.

— Ладно, я обо всем этом подумаю.

— Но ведь ты уже об этом думал вчера. И позавчера. Зачем тянуть? Разве мало того, что этот Реке уперся и не хочет не мира, не перемирия. Казна пуста, армия разбита, имперские крепости пали одна за другой, флот уничтожен, Манр захвачен. Народ бунтует и недоволен, поступление налогов падает, казна пуста. Всюду разбойничьи шайки, тайные вольнодумцы, кругом срамные памфлеты про канцлера. И, между прочем, вашему величеству тоже перепадает. А всему виной упрямство этого старого лося.

Король снова задумался. Он сложил губы, состроив лицо человека обреченного на мысли, перестал жевать и заглянул в свой бокал, крутя его в руке. Капли белого искристого вина перекатывались по его стенкам.

— Господин Режерон разгромил и пленил господина Моргеза, хитроумного и неспешного, высадил десант и захватил Манр. Господин Эви разгромил господина Телгоре, этого безумного льва, и взял Тогерн. А ведь сейчас весна и кампания только началась! Значит, в ближайшие месяцы мои славные полководцы и флотоводцы совсем подведут меня к плахе. А ведь я только начал царствовать!

— Это кредит, то есть то, что мы позволили нашему первому министру, правда здесь не хватает еще нескольких сот миллионов долга под разный процент и еще всякой всячины. Ну да ладно. Перейдем к дебиту.

— Правильно, так что же мы имеем относительно прибытия, — король задумался и несколько раз почесал затылок. — Что-то я ничего не могу вспомнить. Ага! В дебите мы имеем все то, что у нас еще осталось, ведь так?

Король не был силен в бухгалтерии и потому мысли его нельзя назвать совершенно математическими. Впрочем, все это не помешало ему по-своему оценить ситуацию, которая его немало тревожила.

— Разве можно спокойно царствовать, когда твой главный помощник творит разные глупости. На кой черт нам держаться в имперских землях, если у нас нет ни солдат, ни денег? Неужели не ясно, что народ устал, а шутки с опасным в такую пору сбродом до добра не доведут? И кострами, пытками, казнями, всякими судами делу не поможешь. О, как мне все это надоело. Думать об этих вещах, когда можно так здорово проводить время: охотиться, танцевать, пить и веселиться, любить, наконец. И все это из-за глупой политики, чтоб она провалилась!

— Не забывайте про себя дружок, вы ведь тоже в дебите, — прервал поток монарших мыслей Поллор. — Но, так или иначе, с нашим раскладом, быстро может оказаться и так, что мы будем в кредите. Печально. Так что, мой король, пора брать политическую бухгалтерию в свои руки.

— Новое правительство? Но ведь это не так просто? А кому поручить все эти ужасно запутанные дела? — вновь погрузился в рассуждения Мальв. — Переговоры, как их провести? Кто сможет договориться с бунтовщиками? Кого они вообще станут слушать после всего, что натворил этот Реке Нолузский? Кто, кто, кто? — закружился в танце король.

— Эдду, — легко подсказал барон-фаворит простой ответ.

— Мой банкир? Он? Он сообразительный конечно, даже очень, но вот могу ли я на него положиться? Он надежный?

— Да, ваше величество! Да, мой король! Это преданный человек, он любит вас, и готов ни с чем, не считаясь взять на себя риск заключения перемирия, а потом и мира. И к тому же у него есть деньги!

— Это большое дело.

— Почти невозможное!

— Так я назначу его канцлером?

— Отличная идея, Мальв! Пусть этот пузатый скряга наведет порядок в наших финансах, а мы будем развлекаться. Ведь не королевское же дело копаться в этих дебитах, кредитах и балансах, в конце концов?

— А ты прав, мой милый Поллор. Так мы и поступим, для начала, — король взял колокольчик и позвонил. — Это ведь не простое дело убрать старого паука и свести дела к положительному балансу, — усмехнулся он.

Настроение Мальва I улучшалось, дурные мысли, как только стало понятно на кого их переложить, покинули его. Теперь этот страстный охотник, обжора и притворный религиозный фанатик знал, что нужно делать.

— Доброе утро ваше величество, — склонился в глубоком поклоне камердинер короля Фуне. — Как вам спалось?

— Отлично! Просто превосходно. Милый Фуне, тащи-ка сюда чернила, перья и бумагу.

— Хорошо, ваше величество.

Дверь затворилась.

— Теперь для начала я назначу тебя генералом моей гвардии, — обратился он к барону Шонгену, как только слуга ушел. — И еще, не спеши меня благодарить, ты ведь знаешь, как легко я утомляюсь от всяких дел? Так вот, все трудности по приготовлению перемирия, а в том числе и усыплению старого беззубого, но когтистого кота, ты возьмешь на себя. Гм? И еще ты теперь будешь герцогом.

— И все это мне?

Поллор расплылся в улыбке и стал сыпать слова благодарности вперемешку с хитрой лестью своему другу и королю. Мальв I, не будучи излишне умен, любил добрые слова тех, кого считал своим другом. И теперь он с наслаждением слушал излияния восторгов и преданности новоявленного герцога.

Через час король обедал. Они пили вино, шутили и, улыбаясь, демонстрировали двору доброе настроение. Это был первый день, с того самого момента как странным образом прекратилась эпидемия, когда Мальв I был бы в таком приподнятом настроении. Он внимательно выслушивал сплетни, играл в карты, кормил собак и кошек, гулял в тенистой алее сада и даже пел. День прошел великолепно и перед тем как лечь спать риканский король написал в своем дневнике следующие нежные строки: "Чудесный, сказочно теплый день, у Вицу пять щенков. Такие лапочки, премиленькая сука. Бяка Реке все твердит о каких-то налогах. Фу! Графиня Риффи превосходно поет и, кажется, у нее роман с моим Поллором. Завтра немножко поревную. Садовник просто волшебник еще не пришло время, а у него уже распустились цветы. Правда, не все. Ох, как хорошо, что эта ужасная эпидемия закончилась. Страшный мор! Мне рассказали престранную историю, что, мол, два призрака в черных плащах, якобы маги или дьяволы, с закрытыми лицами ходили в последнюю ночь чумы по улицам за телегами с мертвыми, которые потом вдруг оживали. Жутко интересная сплетня! Я еще съел сегодня что-то, как оно бишь называется это блюдо? Какие-то грибы. Очень вкусно!"

Ночь Мальв I провел хорошо, ему снились сытые бурые свиньи, которые отказывались пить золотистый бульон, которым он их кормил серебреной вензельной ложечкой. Все эти приметы король истолковал как благоприятные, так как, по мнению Поллора, канцлер и есть те самые свиньи, коих король собственной монаршей рукой потчует, а они только визжат и хрюкают. И уже на следующий день началась подготовка государственного переворота. Нужно было торопиться. Все было решено в несколько дней. Совершенно неожиданно для себя и всех вокруг болтливый король хранил тайну все эти дни. Заговор, мастерски сплетенный бароном Шонгеном, удался. У восставшего против своего канцлера короля нашлось много союзников. Действуя быстро и властно, опираясь на деньги Эдду, Полор подвел все к тому, что ночью гвардейцы арестовали ничего не подозревающего канцлера и доставили его в церковь Святой пищи, где Реке Нолузский был обращен в монахи. Этим его политическая карьера закончилась.

Пока шли переговоры о перемирии, старого канцлера держали в столичной тюрьме Гоно, где некогда провел немало времени Вирк Режерон, теперь вновь назначенный союзным послом в Рикан. Впрочем, жизни бывшего канцлера никто не затребовал, и теперь его ждала тихая келья далекого монастыря.

Старая карета без гербов с задернутыми занавесками окнами медленно отъехала от Ночных ворот Рикана. Забившись в угол и перебирая в руках священные амулет, некогда великий и страшный канцлер Реке Нолузский в сопровождении роты жандармов отправился в изгнание. Прежде ужасный в своей безграничной власти, теперь он выглядел жалко. Его взор метался, а руки дрожали, и только одна мысль сковывала ослабевший с возрастом разум: "Буду ли я жить?".

Точно так же как одна карета с эскортом покидала Рикан, уносясь в сторону отдаленной горной провинции, другая, стуча металлическими ободками колес по твердой желтой грунтовой дороге, сопровождаемая лихими и беспорядочными наездниками, которые не столько были хороши, сколько рисовались друг перед другом, мчалась к нему. Мирно развалившись, расстегнув дорогой серый камзол, и укрывшись от палящих лучей, в ней спал Вирк Режерон.

Глава 6. Письмо.

При въезде в Рикан Режерона встретил командующий королевской гвардией герцог Шонген в сопровождении роты драгун в парадной форме. Он вежливо поздравил посла с назначением и пожелал не только успешно провести переговоры, но и хорошо обмануть время. Также, глубоко почтительно Поллор сообщил, что принадлежащее Вирку здание в столице не пострадало, и даже напротив выиграло в своей обстановке от "волнений". Дальше, сопровождаемый риканской делегацией, Режерон торжественно, со всеми полагающимися ему по чину почестями, въехал в город через Южные ворота.

Путешествие завершилось, и старый город встретил своего гостя все теми же серыми грязными улицами и великолепными парками, бедными разваливающимися домами и богатыми дворцами, ошеломительными церквями и веселыми притонами, черными лужами и роскошными фонтанами, нищими бродягами, благородными дамами и кавалерами. Рикан радовал Вирка своими контрастами, своей неоднозначностью, своей манящей средневековой порочностью в ее запрете. Он манил его, но Режерон все же не мог понять, чем.

— Может быть, этот город похож на Землю? — думал он. — Нет, совсем нет. Может, это просто то самое место, в котором я мечтал очутиться с самого детства, когда, погружаясь в романтические истории, грезил честью и благородством, шпагами и дуэлями? Конечно, это и есть то самое воплощение моей наивной мечты! Той юной прячущейся от настоящего мира сказки, где есть место, как настоящей любви, так и истинному подвигу. Но такой ли этот мир? Разве не чувствую я себя глубоко обманутым, когда ощущаю все вокруг как реальное? И все-таки этот мир, эта эпоха и все что происходило на этой планете, нравилось ему. Он погружался в эту жизнь, порой не задумываясь, как она опасна. Он наслаждался риском и остротой настоящего.

Но, проезжая по риканским улицам, Режерон вспоминал и другой, не такой как этот серо-желтый, а яркий, цветущий, утопающий в зелени город. Этим сказочным местом реального мира был Виссин, столица недавно основанной республики. Там многое было по другому и, что особенно замечал Вирк, люди. Они были там совсем другими, были бодрее, смелее, больше улыбались и не так сутулились. Но, конечно, Виссин не был раем. Хотя почему?

Чудесный город процветал, за два года его население выросло вдвое, сооружались сотни новых домов, открывались одно за другим торговые и промышленные предприятия, строились корабли. Город и порт бурлил. Богатели те, кто был уже богат, еще больше богатели, те, кто был смел и умен. Все здесь дышало здоровой силой нового господина — капитала. После завоевания Виссина и взятия всего юга под контроль пираты превратили этот сказочный город белых домов в свою столицу.

Спрятанный с нескольких сторон густыми пальмовыми зарослями большой дом из белого камня, бывший еще не так давно резиденцией риканского губернатора, теперь принимал в себе, казалось, совершенно чуждое существо — президента республики, пирата, славного злодея, каким по праву считался Черный глаз. Вирк любил этого человека, как полюбил он этот город.

Скучные пейзажи пустынных вечерних улиц проносились за окном. Никто не знал о его приезде, и поэтому на глаза Вирку попадались лишь случайные зеваки.

Несколько всадников ехали впереди, освещая дорогу факелами. Вирк с наслаждением слушал звуки. Их смешение, казавшееся из экипажа, хаотичным как-то усыпляло его чувства, погружая в поток собственных мыслей.

— Почему этой карете без гербов такой почет? Уж не страшного ли тут везут узника? И чего это гвардейцы так вырядились, не пойму? — донеслись до него голоса.

— Первое что разочаровало меня на этой планете, — это люди. Они оказались мелкими и корыстными, и даже прелестная девушка, которую я встретил на сказочных берегах, на самом деле явилась моему разуму не волшебной феей, а коварной и себялюбивой. Люди для нее были ничем, значение имело только обладание ими. Как мог я не понимать всего этого раньше? — думал он.

Но, говоря обо всех, кого он нашел здесь, так однозначно Вирк обманывал себя, идя на поводу у печального, навеянного долгим путешествием настроения. Он, конечно, лукавил, ведь именно здесь, на этой планете он встретил все то, что хотел найти. Ему открылся подлинный герой прошлого, им был народ. Простые люди, а не благородные, не аристократы, давали подлинный пример человечности. Конечно не все, конечно не всегда, но там где он работал, многие месяцы он видел, как в жестокой борьбе с несправедливостью выковывались настоящие души.

Среди пиратов, среди изгоев феодального мира, среди тех, кто отстаивал непостижимый еще для большинства принцип свободы, Калугин нашел то, что искал. Нет, он нашел больше, он нашел себя. Но чувствовать это он начинал только теперь. Так какими были они, те, кто открыл заброшенному в другой край галактики Павлу его самого? Те, кто заставил его сделать еще один шаг в борьбе с собой? Это были смелые люди, дерзкие, прямые в отношениях, гордые и даже запальчивые. Они ценили честность и храбрость, дружбу и преданность. Они не бросали в беде своих. Они конечно небыли лишены пороков, но с них стоило брать пример.

Экипаж остановился.

— Вот мы и на месте, господин посол, — нарушил размышления Вирка чей-то голос.

Это был кучер. Дверка кареты открылась, и Режерон вышел наружу. Первое что он увидел, был его старый, купленный еще год назад дом. Он как-то изменился и Вирк не сразу сообразил как. Только затем, уже поднимаясь по лестнице и видя в каком все порядке, он догадался, что дом отреставрировали. Вообще после путешествия думалось тяжело.

Быстро разместив свою свиту в доме, который оказался после ремонта больше чем прежде, так как у него появилась большая пристройка, он, почувствовав голод, решил поужинать. Слуги, на время предоставленные гостеприимным монархом подали еду. Режерон ел быстро, с аппетитом, мало обращая внимания на вкус того, что проваливалось в его желудок. Не меньшими пиратами кулинарии проявили себя и его товарищи.

Во время трапезы за столом присутствовал представитель Мальва I и Варк не удержался, и спросил у него:

— Где сейчас канцлер?

— Говорят, в тюрьме Гоно.

— В той самой тюрьме, — подумал Режерон, — там, где и я был. Уродливое место. Впрочем, не уверен, что его там долго продержат. Я все-таки сильно устал.

Он крепко спал в эту первую ночь.

Утро, а вместе с ним и пробуждение означало для Вирка множество новых деталей вокруг и множество новых дел. Быстро одевшись, он приступил к осмотру дома и распределению обязанностей для тех, кто прибыл с ним в этот город. Эти дела заняли у него несколько часов.

Позавтракав, Режерон удалился в свой кабинет, где на какое-то время предался размышлению за книгами. Его психика все еще требовала отдыха. Ему хотелось спрятаться от шумливых людей, отдавшись одним только мыслям. Только наедине сам с собой он мог погрузиться в глубину пережитых им недавно впечатлений.

Эту привычку "прятаться" от людей он приобрел еще на Земле. Там она была тем немногим, что позволяло ему сохранить свой разум. Знакомясь потом с обычаями нового мира, в который ввел его Эвил Эви, он обнаружил, что, несмотря на весь свой коллективный образ жизни, люди здесь много времени проводили одни. Этот контраст, поначалу казавшийся странным и неуместным, тем не менее, нисколько не противоречил тому образу жизни, которого придерживались все вокруг. Но совсем по-другому все было на Перуло, где он сейчас находился. Тут большинству людей некуда было спрятаться от ужасного мира. Но они бежали от него, скрывались. Мир догонял их и пожирал. Человек не мог здесь быть счастливым, как не было у него шансов быть счастливым и на Земле.

Дом утомленный вчерашним днем почти спал. Как только он остался один, мысли перенесли его к тем дням, что он провел здесь в заключении. Ему вспомнились лица и слова тех, кто волей обстоятельств жил ним в одной камере тюрьмы Гоно. Слова некоторых он слышал как наяву.

— Только поэзия, только чистый прозрачный в своей моралистичности слог стиха может открыть людям истинный поток чувств, — горячо доказывал молодой исхудавший в скитаниях поэт.

В камере было холодно от земли и горячо от спорящих сердец. Люди, а здесь было несколько десятков человек закованных в железо, как будто грелись в этих бесконечных полемиках.

— Значит, ты думаешь, что твоя "Ария свободных рыб", в которой носителями добродетели являются морские обитатели именно такое произведение? Рыбы это люди?

— Да! Искренние и невинные в своей религиозной, и нравственной чистоте! Такие, какими их создал бог, не падшие, не искушенные дьяволом, живущие в светлых водах священного Хируна.

— Послушай Барат, это превосходное произведение, но в нем кое-чего не хватает. Ты не рассердишься, если я буду, откровенен на столько, что скажу тебе?

— Чего? — горячился поэт.

— Ты один и думаешь победить силой своего пера, то, что считаешь злом. Твое зло чрезмерно абстрактно, у него нет конкретных проявлений. Твои герои сами по себе, они обречены. Ты ищешь в отвлеченных моральных истинах, а нужно искать свои силы в других. Только подлинные чувства людей могут помочь творцу стать по настоящему великим. Ты должен научиться еще многим вещам.

Они провели вместе больше недели, но Барат так и не понял Режерона. У них были горячие споры, но они ни к чему не привели. Нравственно ограниченный своей эпохой молодой певец свободы не смог воспринять ту кажущуюся простоту ценностей, которую пытался донести до него Вирк. Он не понял, что только человек может быть настоящим творцом мира вокруг, и что именно в его руках вожжи собственной судьбы. Не бог, не творимое им за безгрешие благоденствие общего равенства, а только разум и труд могут преобразить мир. Так и не постигнув всего этого, молодой стихотворец остался ограниченным критиком реальности. Видимо таково было возможное?

— Пойми Барат, реальное нужно критиковать с позиций реального, то есть возможного, а не с позиции абстрактной чистоты творения. Не безгрешие, а свободный труд...

В дверь робко постучали.

— Да, — отозвался Вирк, вырываясь из потока воспоминаний.

— Адмирал, пришел человек и говорит что у него письмо к вам. Но передать его он не хочет и настаивает, что может отдать его вам только лично, — отозвался густой баритон.

— Пусть проходит сюда.

— Хорошо Вирк.

Через несколько минут в кабинет Режерона прошел незнакомый человек среднего роста, ничем не приметный, и даже лицо имевший самое обычное. Он низко поклонился и протянул Вирку красиво сложенный и запечатанный лист.

— Куда прислать ответ?

— Там есть адрес.

— Хорошо, вы свободны.

Режерон распечатал письмо. Оно было от графини Риффи и возможно, поэтому источало такой нежный аромат. Его глаза быстро пробежали изящные строки. Потом томимые желанием найти в этом письме все, что была заключено в нем, они прочли его вновь:

"Милый мой Вирк! Рада узнать, что мои молитвы достигли неба, и вы живы и снова я смогу видеть вас. Как это прекрасно! Знаете ли вы, как я страдаю без вас? Вот уже сотую ночь спрашиваю я себя, любит ли он меня? Думает ли он обо мне, так же как прежде? Ведь вы должны знать, что моей вины в том, что обстоятельства отдали вас в руки палачей, нет. О, как я сострадаю вам! Ведь это предательство моего слуги так жестоко чуть не погубило нас. Боже как чудовищно поступили с нами события! Как коварны, бывают люди и как непредсказуема фортуна!

Но я люблю вас, люблю так же страстно и горячо, как в тот самый миг, когда только увидела вас. Вы потрясли меня своим мужеством и красотой, вы стали тем мужчиной, который раз обратив на себя взор девушки, завладевает ее сердцем навеки. Я люблю вас!

Искренне ваша Квития, графиня Риффи".

Вирк глубоко вздохнул. Он закрыл глаза и больше не о чем не думал. Город за окном жил своей жизнь, что-то громко выкрикивали торговки, шурудили по карманам воры, люд как-то хаотично суетился, наполняя собой улицы. Это была жизнь. Запах духов рассеялся.

Глава 7. Еще одна улыбка.

— Вы получили мое послание? — спросила Квития.

В королевском тронном зале было полно народу. Но кругом было тихо, и ее слова прозвучали шепотом. Взволнованным и робким.

— Нет, — ответил Режерон.

— Как это нет? Ведь вы не могли его не получить? — удивилась графиня.

Она была сейчас изумительно хороша. На ней было роскошное декольтированное платье из тех, что только что вошли в моду. Густые черные волосы были изящно и небрежно убраны вверх, так что вся прелесть ее лица и тонкой длинной шеи открывалась взору. Ее нежные алые губы страстно манили, она возбужденно и горячо дышала.

— Нет — это мой ответ вам, — серьезно улыбнувшись, сказал он.

Она вспыхнула. На какой-то миг ее свежее белое лицо покрылось красными пятнами ярости. Разве могла эта богиня угадать такой дерзкий удар?

Нервно постукивали каблуки скучающих придворных.

— Похоже, девочка, ты не привыкла слышать такие ответы, — подумал Вирк. — Всему приходит время. Кажется, пришло и твое. Ты рассчитывала поиграть? Нет? Быть может, ты действительно жаждешь меня? Но разве я могу решать там, где твои поступки целиком определяют мои? Ведь я всего-навсего человек и у меня тоже есть жизнь, и в мои планы не входит портить себе настроение. Так что лучше я испорчу его тебе. — Дорогой темно-зеленый с серым камзол Режерона сверкал, отражая в серебре, блеск тысяч свечей. Было душно.

— Его величество король Риканский, князь Кватийский, герцог Тюронский и Бертейский... Мальв I, — прозвучал гулкий голос, и Вирк отвлекся.

Жезл глухими мелодичными ударами возвестил появление короля. Зал замер, и сейчас даже вздоха нельзя было уловить вокруг. Все вмиг напряглось.

Это был уже третий его прием при дворе и Режерон хорошо знал церемонию. С того места, где он сейчас стоял, ему было видно как помпезно, как величественно шел король. Облаченный в дорогой костюм желто-сиреневого бархата он шагал ровно и медленно, гордо задрав покоящуюся на худой шее голову.

Церемония была скучна. Сперва король поднимался к трону, потом обращался к богу и двору. Затем, расположившись на большом, золоченого дерева троне, выслушивал ритуальные приветствия. Впрочем, Вирк знал, что все это делается только для послов, то есть для него. И только поэтому, видя, как страдают все эти аристократичные сумасброды, он терпел. Терпел и наслаждался, ненавидя всех этих титулованных паразитов.

— Мои мучения сейчас это всего лишь капля в потоке того утомительного пота, который струится по всем их надушенным и напудренным телам, — думал он. — Что же я согласен — потерплю.

Используя даром потраченное время, Вирк решил осмотреться вокруг повнимательней. Чем еще было сейчас заняться? Но стоявшие вокруг с притворными смиренно-восторженными лицами разряженные благородные чучела не привлекли его. И он попросту закрыл глаза. Мир был неподвижен, где-то невдалеке что-то произносили, странно смешиваясь в тонах голоса.

— Несмотря на всю свою роскошь, эксплуататорские классы так и не научились еще ценить подлинную красоту. Фетишисты, они гонятся за драгоценными камнями, золотом и серебром, почетом, титулами и славой, даже не подозревая, что все это химеры, — рассуждал он. — Все это лишние, абсолютно ненужные, вредные для счастья элементы. Чего им хочется? Ренты и удовольствий! О чем они мечтают? О грезах любви. Но разве возможны тут настоящие чувства и отношения, разве не губит светлое в зародыше сама природа этого угрюмого строя? Подобно Бальзаку эти люди не верят в любовь без кружев. Им нужна упаковка, а не счастье. Они рабы.

Вирк посмотрел на стоящую рядом Квитию. Видно было, что она не могла больше выносить свое нахождение подле него. Он оскорбил ее. А разве имеет право мужчина не быть галантным с женщиной? Нет. Поймав беззвучные рассуждения чувств этой надменной красавицы, Вирк улыбнулся.

— Глупая девочка, — подумал он. — Зачем ты обманываешь себя ненужным тебе? Чего ты хочешь? Сама-то ты знаешь, что тебе нужно? Ведь твоя жизнь проходит и пройдет зря.

— Ваше величество, вы, пробудив в нас свежесть дня, принесли каждому своему подданному ощущение прекрасного. В этот миг, когда нога света еще только ступает на землю, мы уже радуемся наступившему дню, потому что этот день вы, наш король, — помпезно бормотал чей-то голос.

Мальв I глупо улыбался. Придворные делали восторженные, преданные лица.

— Видел бы он себя, — неожиданно шепнул Квитии Вирк.

Она не ответила.

Церемония шла своим чередом, и Режерон, зная что, пришла его очередь, направился навстречу Мальву I. Король добродушно и вполне искренне приветствовал его. Впрочем, Вирк знал, что он безразличен династическому тирану, и что его ласковый тон вызван лишь хорошим настроением. Вирк поклонился, вежливо что-то ответил, передал монарху бумаги для согласования и вернулся на свое место. Одним словом он ни сделал ничего особенного.

Но церемония не была закончена. И король теперь приступил к награждению тех, кто, как ему казалось, этого заслужил. Его любимец Поллор в числе первых был пожалован орденом. За ним следовали другие, не менее заслуженные герои. По залу пробежал шепот зависти.

Вирк ухмыльнулся.

— Все эти люди никакими подвигами не заслужили эти блестящие предметы на грудь, — рассуждал он. — Впрочем, какой в них прок? Пускай носят, это даже хорошо. Чем большее число наград носит какой-нибудь бездарь, тем меньше почтения этим украшениям тщеславия у тех, кто действительно их заслужил. Это конечно томительно для них, но ведь нужно же как-то очищать разум от этого дурацкого вещизма. Кстати о вещизме, где-то тут была хорошенькая графиня?

Вирк огляделся, мимолетно поймав и распознав несколько очарованных женских взоров. Графини Риффи не было.

— Куда же она делась? Исчезла в тот самый момент, как я решил подвергнуть ее психику хорошенькой встряске, то есть лечению, — усмехнулся он. — Ладно, поищем дивный цветочек, полный яда!

Он еще раз огляделся в пестрой толпе и заметил нечто похожее на то, что искал. В скоплении придворных набивших собой большой церемониальный зал мелькнул край ее платья и силуэт изящной прически.

— Ага, вот она!

Он быстро зашагал в сторону графини, бесцеремонно распихивая знатных дам и кавалеров. Никто не решился ему препятствовать. Никто не стал спорить с его чудовищной репутацией.

— Вы хотели покинуть меня, милая Квития? И это после такого откровенного письма, после таких трогательных излияний любви? Идемте отсюда.

И он жестко взял ее под локоть и поволок к выходу. Все расступилось. Не возникло ни одной преграды.

— Пустите меня! Я вас укушу! Отсюда нельзя выходить, когда идет церемония.

— Победителей не судят. Идемте! Нас ждет премиленькая беседка в саду, так что не противьтесь.

Она сжала зубы.

Осторожно, но, властно открыв дверь, Режерон устремился вперед. Его резкие шаги резали пространство, она колыхалась немного отставая. Иногда Квития пыталась вырваться, но каждый раз убеждаясь в бессмысленности таких усилий, все же кое-как шла.

Они вышли в смежный зал, украшенный не менее Большого, где только что оба были участниками придворного спектакля. Здесь почти не было мебели, зато все было превосходно отделано красно-серебристым деревом и украшено старинными статуями и картинами с эпическим сюжетом.

Не обращая внимания на все еще пытавшуюся вырваться графиню, Вирк поднял глаза к потолку. Великолепно украшенный свод этого зала пестрел тонко выписанными пейзажами, настолько очаровательными в своем сказочном реализме, что невозможно было удержаться от восхищения.

Вирк прошел эту залу медленней, чем рассчитывал, хотя его невольная спутница немного успокоилась. Она больше не брыкалась и покорно плелась рядом. Похоже, эту знатную особь не очень-то трогали пейзажи на потолке.

— Ты хоть понимаешь, насколько прекрасно сделана эта зала? — ласково обратился он. — Посмотри, как сливается деревянная отделка со сводом. Кажется, будто стены это деревья, а все что выше это их зеленая крона. Ведь это чудо?

Ее глаза сверкнули.

По-видимому, приняв теплые слова Вирка за слабость, Квития дернулась и надув губки выпалила: — Отпустите меня немедленно, вы низкий простолюдин! Грубый хам! Бестолочь!

— Хорошо же вы позволяете себе говорить о полномочном союзном посланнике, — усмехнулся Вирк и сжал ее руку крепче. Она взвизгнула.

Они прошли еще одну залу и оказались в просторном коридоре, ведущем наружу. Вирк прибавил шаг.

— Странно, кажется, я совсем изменил отношения к здешним дамам, — подумал он. — Как это произошло? В какой момент мой романтический сон превратился в явь, а тяга к морфию обратилась в порыв реального? Возможно...

Квития внезапно остановилась, оборвав поток его рассуждений, но он быстро, рывком сорвал ее с места и, пользуясь преимуществом силы, продолжил свои размышления: — Благородные дамы? Чего с ними церемониться? К черту весь этот средневековый хлам в отношениях! Правду в глаза, никаких глупых обрядов, никакого этикета, ведь это всего-навсего самки эксплуататорского класса.

Поток свежего воздуха встретил их.

Без слов он вытащил ее в сад, быстро провел мимо чудесных густых клумб и усадил в роскошную мраморную беседку. Кругом никого не было. Весна благоухала. Пели птицы, и легкий ветерок колыхал нежные, еще только распустившиеся цветы. Она вся горела, и он тоже почувствовал возбуждение. Но его сексуальное желание было эмоционально негативным. И Вирк решил обойтись сейчас без этого. Незачем было доставлять удовольствие этой мерзавке, наоборот сейчас стоило поиграть, помучить эту диковинку.

— Странно я научился как-то понимать желания других людей, — думал он, — чувствовать то, что они сами не в силах в себе уловить. Еще один шаг вперед?

Минуту, глядя ей в глаза, он молчал, купаясь в диковинной смеси ярости и желания, которое все сильнее ощущал в ней.

— Мне хочется вас изнасиловать для привития хороших манер, вы право умеете вызывать грубое желание, — он жестоко усмехнулся. — Возможно, стоило бы это сделать еще и в качестве профилактики от цинизма? Но, увы, это противоречит моим принципам, и я просто выскажу вам все то, что вы заслужили. Поверьте, это вам даже больше понравится, хотя я не скажу, что это будет приятно.

Квития бросила в него разъяренный полный призрения и чего-то отдаленно похожего на счастье взгляд. Пальцы ее с силой, до хруста сжались в кулаки.

Здесь в этом сотворенном руками мастера укрытии было прохладно. Лучи солнца не достигали Вирка и Квитию своим теплом разбиваясь о бесконечную холодность камня.

Он, откинувшись к деревянной спинке сидения, расслабился и нежно, не сколько, казалось, не скрывая всей своей внутренней доброты начал:

— Какого черта ты написала мне это письмо? Чего ты ждешь от меня? Я должно быть наивный идиот в твоих глазах? Ты что не знаешь, что я не люблю неблагодарности и предательства? Как ты думаешь, милая девочка, когда я отпустил тебя, я поступил правильно? Может быть, я должен был забрать тебе себя и сделать ночной игрушкой? Что?

Она горячо дышала, не произнося ни слова. На ее лице было видно страшное состояние шока. Красивые губы дрожали. Разве могла она, воспитанная в благородной манере угадать, что этот порывистый горячий в своей динамичной красоте человек, обратится к ней так?

— Кто позволил вам говорить мне ты?

Он как будто удивился, сделав большие глаза и наивно приподняв густые черные брови:

— Что хочу то и делаю!

— Я думала, вы благородный мужчина.

— Какой к черту благородный. У меня нет титула, а значит, я дерьмо и имею право быть честным с людьми. Разве не так? Разве не из-за того, что я не дворянин, а мужик, безродная скотина вы променяли меня в ту ночь в Манре на придворные почести? Молчите?

Растерявшись, она на секунду спрятало лицо в ладонях, пытаясь совладать с чувствами. Но ярость и еще что-то новое и непонятное наполняли ее. В этой эмоциональной стихии была, и ненависть, и страх, и злоба и еще что-то. Возможно, это была любовь? Квития не могла разобрать в таком состоянии, что же она подлинно испытывает к этому непонятному ей человеку. В ней боролись желания: отдаться ему и разорвать его. Она не знала что делать. Она была женщина, и она была графиня. Нужно было решать, и она боролась. Но она не понимала зачем.

— Нет, я скажу. Вы поступаете мелко, нанося мне все эти оскорбления, — дрожал ее голос.

— Оскорбления? Тебе? Я право удивлен, разве все это я говорю публично, нанося удар по вашей "доброй" репутации? Нет? Может быть, я лжец?

Она вся сжалась от гнева. В его словах все было правдой от начала и до конца. Он сказал ей все, что она заслужила. Что она ощутила? Разве могла она сейчас это понять? Но точно одно, это еще больше взволновало ее, зажигая странную гремучую смесь ненависти и любви. Такой, растерянной и мечущейся была она в этот момент.

Купаясь в ветвях и прыгая с ветви на ветвь, маленькие птички жили своей беззаботной жизнью дворцового парка, и им не было дело до того, в какой омут страстей опускались сейчас эти двое. У них был свой птичий мир.

Она была растеряна. Он напротив казалось, знал, что он делает, зачем и что хочет. Впрочем, он действительно это знал. Или ему это только казалось? Теперь острота достигла апогея.

— Чего вы от меня хотите? -неожиданно, даже для себя самой резко огрызнулась Квития.

Этот вопрос казалось, поставил его в тупик.

— И, правда, что же мне нужно от нее? — думал он. — Может, я хочу унизить ее? Нет. Тогда, наверное, я должен желать изменить ее? Но и это мне не нужно. Так зачем я здесь? Что я тут делаю? Долой! Пусть каждый думает что хочет.

Вирк молчал, он думал и черты его строгого, слегка удивленного лица были неподвижны.

Шло время, и никто не нарушал паузы.

Она не ожидала, что ее вопрос заставит его так неожиданно отступить. Теперь Квития и сама не знала что делать. Она не хотела победы над этим человеком, но она и не понимала что ей теперь нужно. Что ей сейчас было нужно? Чего хотела она вообще? Она не знала. И это чувство заставило ее впервые опустить глаза.

Время не всегда уходит зря. Вирк все понял, и все почувствовал, его умный живой взгляд вновь уловил все смятение Квитии, но ему ничего от нее больше не было нужно, и он решил уйти. И действительно, что могла дать ему эта женщина? Ночь? Быть может несколько ночей? Какова была цена этой победы? Он не желал жертвовать гармонией своих дней. Она была ему не нужна. Но он видел, какие искры мелькают в огнях ее гневного взора.

— Все-таки я добился своего, и она любит меня. Конечно, она сейчас этого не понимает, но я вижу это. Возможно, не любит, а просто вожделеет, но это не имеет значения. Но что мне теперь делать, когда мне все это больше не нужно? Бросить ей новые факты? Она неожиданно метнула в него короткий наполненный какой-то новой тревогой взгляд.

Нет, он не хотел ее больше. Она и его главные принципы — быть свободным, быть честным с людьми и с собой, и делать всегда только то, что могло доставить удовольствие его разуму и чувствам, разошлись навсегда. Теперь он слишком хорошо знал ее, теперь он понимал ее, и она больше не манила его к себе своей загадочной романтичностью. Это была не сказка.

Теперь он решил уйти. Просто уйти и все. Ничего не объяснять.

— Ничего не нужно объяснять, совершай поступки, — вспомнил он слова Эвила. — Каждый твой шаг, каждое движение, взгляд, жест, должны говорить за тебя те слова, что ты не должен произносить.

— Прощай. Мне ничего больше от тебя не нужно. Я хотел увидеть тебя подлинной, хотел убедиться, что мой эмоциональный порыв раздражения обнажит тебя такой, какова ты есть на самом деле. Это случилось. Маски сброшены. И мне больше нечего здесь делать. Прощай.

Внезапно неясный страх овладел ею, но, смешавшись с призраком грозившей потери, моментально рассеял те робкие тени чувства, что начали проникать в нее минуты назад. Она задрожала, как-то свирепо оскалилась и выпалила:

— Убирайся. Ты гадкий злодей, пират, кровопийца. Вот увидишь, ты еще прибежишь ко мне! Я уже вижу, как ты станешь...

Квития вдруг оборвалась, неясно испугавшись своего порыва.

Но все это не взволновало Вирка. Он встал. Спокойно, сложив руки на груди, отвесил забавный персидский поклон и развернулся, чтобы уйти. Но внезапная мысль заставила его обернуться. И он сказал: — Вот апельсин. Ешьте, он сладкий не то, что я!

Что это значило? С этими словами, прозвучавшими веселым металлом голоса, он гордым до изящества движением взял из каменной вазы на столе красивый рыжий фрукт и протянул ей. Невольно Квития взяла его.

Еще одна улыбка, показавшаяся доброй. Поклон, поворот и его больше нет.

— Вот дьявол, а не человек, — с нежной злобой подумала она. — Чтоб ты провалился! В ад! В ад! В ад!

Дивно звучали голоса маленьких пернатых огоньков, перемешиваясь с забавным треском каких-то насекомых. Он ушел. Его живая фигура еще несколько минут мелькала, удаляясь в саду. Чудесно пахли цветы.

— Кажется, я люблю его, — внезапно подумала она. Легкая дрожь пробежала по ее нежным рукам. Взгляд затуманился и померк.

Глава 8. Закономерность сна.

В зимнем кабинете нового королевского канцлера все было совсем по-другому, нежели в кабинете старого. Тут не было больших старинных картин с изображением древних королей. Эдду любил море, и всюду в превратившемся в государственную канцелярию его новом доме висели морские пейзажи и батальные сцены.

Став первым министром, этот хитрый банкир моментально приселился в богатый, дорого обставленный дом купленный им уже давно, но из осторожности еще не видевший своего хозяина. Но время пришло, и жилище это наполнилось криками проворных детей, которых у старика Эдду было восемь, женскими и мужскими голосами новых обитателей.

Это было строение трех этажей с большим тщательно ухоженным садом, внутренняя обстановка дома, кроме того, что мы уже описали, состояла из темно-синих обоев с белым рисунком, обилия тяжелой ткани и дорого одетых слуг. Мебель тоже была превосходна. Вырезанная из орехового дерева она не была излишне громоздкой, но в тоже время несла в себе все то прежнее витиеватое величие, что было в ходу при старом короле. Эдду был чуть-чуть старомоден во всем, что не касалось денег.

Был прохладный дождливый вечер и ярко разожженный камин согревал двух сидящих в больших резных креслах людей. Одним из них был хозяин дома, канцлер и банкир Эдду, другой — его гость и давнишний друг, посол Виссинской республики Режерон.

От тепла и света гранитного хранилища огня все вокруг казалось каким-то зеленовато-красным. Так смешиваясь с синевой обстановки, искорками множества свечей и спокойной беседой создавался тот спокойный буржуазный уют, который так нравился Вирку в этом доме.

Они пили теплое вино с корицей и рассуждали о том, каким должно быть будущее Рикана и всего остального мира. Эдду был одним из образованнейших людей своего времени, и мысли его порой поражали Вирка своей несвойственной эпохе свободой. Но канцлер был буржуа.

— Хорошо, что теперь ты канцлер, приятно иметь дело с человеком не только близким тебе по происхождению, но и разумным, не то, что все эти напыщенные павлины, — рассуждал Режерон. — Теперь, когда мир почти заключен и осталось убедить короля согласиться на условия, я могу открыто рассказать тебе о том, что ты по праву заслужил и вскоре получишь от республики.

Эдду сложил внимательные толстые губы в улыбке. Вирк бросил на него короткий мягкий взгляд.

— Иронизируешь? Небось, думаешь, что все великое и кипучее в твоей жизни позади? — поймал мысли этого хитрого человека Вирк. — Нет, это не так, тебе еще придется захватить не мало золотых и серебряных кружочков в свои финансовые сети. И это будет интересно, уверяю тебя! Возможно, не так интересно, как проведенное под парусами твое путешествие юности и не так захватывающе, как все то, что мы проделали здесь за последние два года, но все равно интересно. Ты меня слушаешь?

— Что же это будет, Вирк? Что ты хочешь мне предложить? Хватит интриговать своими восторженными сказками. Говори же! Не стоит тянуть. Конечно, я тебя слушаю.

Эдду распрямил свои короткие тонкие ножки очень не длинного, но зато порядком округлого тела и сложил их одна на одну. Он приготовился внимать.

Вирк потянулся.

— Дело за дело, — продолжал он, — кажется, у нас так повелось? Так вот, твоя дипломатическая работа в интересах республики не окажется забытой. Нет! Ведь ты купец, фабрикант, финансист и умный человек, а Виссинская морская держав — это страна как раз таких людей. Иначе разве бы стали мы так долго бороться за нее? — продолжал свою игру Вирк.

Оба переглянулись.

— Ладно, вижу, что ты хочешь, чтобы я начал этот разговор? Хорошо. Северный союз получит полную независимость в своих делах. Эвил это уже знает. Королевские войска уйдут из империи вплоть до избрания ее нового властелина. Будет им Мальв I или кто-то другой нам сейчас не важно. Там увидим, а спешить не будем. Тут надеюсь, нет возражений?

— Нет, — Вирк покачал головой, радуясь хитроумности и сообразительности этого хваткого человека.

— Манр и все другие занятые республикой береговые крепости отойдут к ней. Риканское королевство официально признает республику и откажется от своих прежних территориальных притязаний к ней. Контрибуции и репарации будут приняты в том варианте, в котором вы их предлагаете. Ты доволен?

— Да. Теперь моя очередь? Начну. Не знаю что там выгодно Рикану, — он усмехнулся, — но думаю так, что выгодно Эдду то хорошо и его королевству. Правильно? Вижу что правильно. Ты милый хитрец получишь хороший доход не только с этой войны, но и с переговоров. Обсуждая некоторые проблемы с теми, кто уполномочил меня вести переговоры, я получил несколько важных и полезных для тебя инструкций. В случае успешного складывания переговоров, при доброй помощи с твоей стороны мне поручено, от лица Виссинской республики, предоставить коммерческому дому Эдду эксклюзивные в Рикане права ведения торговли в Южном океане, а в том числе и с Нелерским материком. Также, все движимое и недвижимое имущество в землях отходящих к республике на Риканском полуострове принадлежащее коммерческому дому освобождается от налогов на 8 лет. Все это сулит твоему делу многомиллионные прибыли, а тебе продуктивную работу. Как видишь, мы щедры.

— Продолжай, продолжай, — ласково растянул Эдду. Он, судя по тому, какое выражение, приняло его лицо, был очень доволен.

— В подтверждение всего выше сказанного ты получишь некоторые документы, — продолжал Режерон, извлекая из внутреннего кармана своего камзола какие-то листы и протягивая их банкиру. — Это и есть те самые бумаги, по которым твоя компания приобретает такие большие права.

— Что же, спасибо. Рад, что наше длительное сотрудничество принесло такие славные плоды. Еще по стаканчику?

— Пожалуй.

Они чокнулись и выпили.

— Старина, — весело начал Вирк. — Дорогой Эдду, я давно хотел попросить тебя рассказать мне о твоих философских открытиях. Ведь ты ученый, и твоя книга "Случайное как закономерное" пользуется большим спросом. Что же ты там такого написал, что весь Рикан сходит с ума? Я так же слышал, что не будь у тебя твоих миллионов, столь праведно нажитых, не миновать тебе церковного суда и милости бога на костре?

Эдду расплылся в улыбке.

— Вирк, я рад видеть в тебе не просто партнера и друга, но и ценителя мысли. Я действительно написал эту злополучную книгу. И знаешь, ни сколько об этом не жалею, хотя признаться, мой материализм стоил мне 50000 золотых, которые пришлось пожертвовать храмам, попам и королевским чиновникам. Но теперь многое изменилось вокруг, и я могу тебе кое-что рассказать. Хотя... Пожалуй, я просто немного заинтригую тебя, а книгу ты прочтешь сам. Сделать это просто, зайди в книжную лавку старика Дрежо, это на улице Птицеловов, там ты назовешь свое имя, и он даст тебе экземпляр.

— Ну же, Эдду, интригуй!

— Знаешь, ведь не просто писать книги в наше время, а тем более философские. Но я, старый моряк, многое повидал на свете и имею право высказать этому глупому заевшемуся аристократичному миру свое веское слово. Ведь имею? Так вот, мысли мои просты: миром правит случай и закон, он отнюдь не создан богом, а как пишут древние, был всегда, и все в нем состоит из единых частиц, которые только своей плотностью создают различные вещества, а при определенных температурах и жизнь. Закон и случай постоянно борются и эта борьба, и есть наша жизнь. Вот так! Остальное думаю, ты сможешь узнать сам.

— О, конечно же, Эдду, завтра же я обзаведусь твоей книгой и немедленно прочту ее, — добродушно признался Вирк с таким выражением глаз, что можно было сказать: "Он натолкнулся на подлинное сокровище этой жизни". — Тем более что там есть специальный раздел, посвященный коммерческим операциям в зеркале философии. Эти главы я обещаю прочесть первыми, — шутливо заявил Режерон. Эдду улыбнулся, и его доброе хитрое лицо приняло такое выражение, как будто капиталы его компании возросли за эти пять минут, как минимум втрое.

Вирк потеребил бородку и красивым движением руки, расправил длинные густые волосы и серьезным тоном, вкладывая зерно глубокого смысла в каждое слово, сказал: — Ты не просто гениальный финансист, но и умнейший философ своего времени. Я очень уважаю тебя Эдду и восхищаюсь твоим умом.

Толстые губы снова сложились в улыбке. Но это была уже не просто улыбка торжествующей гордости, в ней отразилось и новое чувство — благодарность за честность и прямоту.

— Если бы я не был материалистом, черта с два бы я поддержал вашу республику и вообще вряд ли стал бы хозяином всего того, что так легко сделает счастливыми моих детей. Мне же деньги приносят только хлопоты. Правда, без них в Рикане нельзя быть философом.

— Да, — согласился Вирк.

Поленья в камине почти догорели, и комната из яркого вулканического свечения погрузилась в полумрак. Почти прогорели свечи и хозяин, и гость погрузились в легкую вечернюю дрему, которая всегда наступает от сытного обеда и сладкого теплого вина.

Так продолжалось несколько минут, а быть может и несколько часов. Никто не произносил ни слова. Нежно трещали угли, и легкий аромат свежего сна казалось, распространялся в воздухе. Было тихо.

В дверь негромко постучали, и послышался робкий женский голос:

— Господин адмирал?

— Да, — прозвучал ответ.

— Это я, Фену, хозяин.

— Входите и скажите, что случилось, и чего вы тут скребетесь?

Дверь отворилась и со стыдливым видом в комнату вошла женщина лет пятидесяти. Вирк открыл глаза. В плохом освещении нельзя было разобрать ее лица. Она была скромно и опрятно одета.

— Вы меня искали? — спросил Вирк.

— Да господин адмирал, меня прислали ваши люди, они просили вам напомнить, что пришло время ехать. Я не знаю куда, но они говорят, что, мол, вы сами просили напомнить вам об этом.

— Хорошо я сейчас приду.

Оставив Эдду дремать в своем кресле, Режерон через десять минут звеня шпорами, и на ходу застегивая камзол, спустился на второй этаж, где, весело щупая служанок, крикливо ужинало восемь его спутников. Радостным гулом они приветствовали своего прославленного командира. В отличие от кабинета канцлера, здесь не было и тени сонливости. Гудели голоса. Звучно жевали рты. Кто-то пел:

— Качаются воды, плывут облака, И это ребята такая судьба. Рыгать чесноком и яблоки грызть, И по морю этому бурному плыть!

— Ура адмиралу!

— Да здравствует Режерон!

— Друзья, пока мы все еще не так пьяны и совсем не уснули от скуки, предлагаю сесть на коней и отправиться развлекаться! Вы ведь, кажется, этого предложения ждете от меня? Лучшее место, где много женщин, а я полагаю, что вина на сегодня уже достаточно, называется "Сон Диту". Там нас встретит ласка, любовь и ночь!

— Едем! — дружно прозвучал ответ. — Эй! Седлайте коней!

— Брось пить, старина, пора радовать женщин морской волной!

— Да здравствует Режерон — вечный праздник!

Вирк расхохотался.

Сборы оказались недолги, все уже были готовы и только ждали своего предводителя. Лихо оседлав коней, все девять отправились развлекаться.

Пьяные шпоры ударили в бока коней, и город пронесся под копытами за несколько минут. Никто и не успел разглядеть темных вечерних улиц, где в ужасе от страшного вида мчавшейся во весь опор кавалькады прохожие жались к стенам домов.

Быстро преодолев расстояние нескольких улиц, и узнав, где же находится это славное место, с веселым гиканьем они проворно въехали во двор хорошенького двухэтажного дома всего увитого зелеными кудрями и в свете большого фонаря напоминавшего дивную каменную русалку. Их встретил пожилой слуга и хозяйка заведения.

— Рада вас видеть господа в моем доме. Всегда рада таким славным гостям! — с поддельной веселостью сказала тучная сорокалетняя женщина.

— Уж мы тут повеселимся! — кричали хрипловатыми голосами вспотевшие от скачки молодцы, спрыгивая с коней.

— И мы рады! — усмехнулся Вирк. — Куда идти?

— Я вас провожу, милые мои, просто идите за мной. Ох, какие же вы все красавцы! Какие красавцы! Мои девочки будут довольны, вы им уж точно понравитесь! — щебетала хозяйка, щелкая глазами, и видимо подсчитывая свой немалый барыш. — Уж с этих то я возьму не помалу, — думала она.

Они вошли в дом.

Дальше был сон.

Все вокруг проплывала фееричным туманом в глазах Вирка и дивные, разукрашенные и ароматные девушки, робкие и дерзкие одновременно, изящно и богато накрытые столы. Он ни обращал внимание, не на что и чувствовал в тоже время все вокруг. Все двигалось, пело, как-то бесстыдно танцевало. Кругом были улыбки, смех.

Она сама выбрала его, это была чудесная в своей юности шестнадцати лет девушка. Он взял ее руку, и она повела по лестнице наверх. Ее нежный голосок что-то все время нежно щебетал. Вирк чувствовал, как нарастает его желание. Хозяйка, не прекращая улыбаться что-то, шепнула одной из служанок, которые здесь так же были хороши, опрятны и улыбчивы. Женщина удалилась.

Туман в мыслях, музыка как сон, шторм чувств и фейерверк вечного праздника. Вино и страстные объятия. Смех, крик, истомленный стон. Все смешивалось тут. Он страстно впился в ее робкие сладкие уста поцелуем, и они ввалились в маленькую изящную комнату.

— Безумие, фантастика. Разум как будто куда-то проваливается. Где я? Что я? Как сладко и хорошо и совсем невозможно думать. Неужели я на самом деле пьян и так счастлив? По истине прав Талейран: "Кто не жил до 1789 года, тот вообще не жил".

Ее юное тело было упруго и пугливо, его жар и запах манили как цветы Персии. Она нежно ласкала его, и он брал ее с новой силой. Это была бесконечность. Бесконечная пустота.

Ночь закрыла глаза светлых точек в окнах домов.

Глава 9. Охота на Режерона.

Вирк потянулся. Глаза его были открыты, а нос улавливал тонкий аромат истомленной страстной ночью женщины. Робко свернувшись и спрятав маленькую голову на подушке возле него, обнажив белые плечи и грудь, спало чудное создание, вспомнить которого во вчерашнем дне он не мог. Повсюду, разбросанная и измятая, лежала одежда. На полу стояли фрукты и бокалы с недопитым вином. Было душно, и он открыл окно, предварительно укрыв мягким белым одеялом маленькое белокурое существо с таким еще детским лицом.

Воздух хлынул в комнату и, кутаясь в свою разорванную ночью рубаху, Вирк улыбнулся сырому и грязному, после копыт стольких лошадей двору. Грязные лужи улыбнулись ему в ответ. Чувствуя себя плохо после вчерашнего кутежа, Режерон проглотил пилюлю, и через минуту к нему вернулось прежнее состояние, тени стаяли явью, и сознание обрело былую четкость восприятия. Он собрал свою одежду, набросил ее и вышел. Ступеньки красочной резной лестницы негромко скрипнули у него под ногами.

В доме было совсем тихо и пустынно.

— Все еще должны спать, — подумал он. — Мой уход не потревожит никого.

Но в доме спали не все. Старый хромой, как теперь заметил Вирк, слуга, тот, что принял у них вчера лошадей, встретился ему внизу. Пожилой человек почтительно поклонился, не произнося ни слова.

— Передайте моим друзьям, когда они проснутся, что я вернусь через три часа. Или, — задумался он, — если я вдруг задержусь, то пусть не ждут меня, я сразу отправлюсь домой.

Старик снова поклонился, давая понять, что данное ему поручение будет выполнено.

Дверь оказалась открыта, Вирк вышел на улицу и быстро, почти в припрыжку от прохлады утреннего воздуха, показавшегося совсем ледяным после теплого помещения, направился на улицу Птицеловов, плотно застегивая на ходу свой камзол. Здесь тоже все еще спало. И лишь очень редко ему попадались какие-нибудь случайные прохожие. Чаще всего это были пьяные или нищие.

Режерон хорошо знал город, хотя бывал здесь не часто. Возможно поэтому, беззаботно пологая, что он никому здесь не может быть интересен в такой ранний час, он и направился один гулять по этим еще таящим грусть ночи улицам. Но Вирк ошибался, считая, что в такой час за ним никто не станет следить.

Незаметно, прячась в углах и складках кривых домов, за ним следовал маленький человек. Издалека он казался ребенком. Увидав его немного ближе, вы сказали бы: "Это просто мальчик". Но окажись вы с ним совсем близко, вы воскликнули бы: "Это урод!". Маленький, едва набиравший метра в росте человек, был карлик. Быстро перебирая короткими ножками, он неприметно семенил вслед Режерону.

Вирк спокойно продолжал свой путь, пока вывеска "Старик Дрежо — книготорговец" не заставила его остановиться. Незаметно кравшийся за ним карлик тоже поспешил притаиться за крыльцом одного из домов.

Вирк шагнул к двери магазина и скрылся за ней. Карлик немного отошел назад, и что-то шепнув неизвестно откуда вынырнувшему мальчику, укрылся у стены соседнего дома в густой листве аккуратно подстриженного кустарника. Теперь он был незаметен и мог спокойно дальше наблюдать за всем происходящим.

Вирка не было почти час. И все это время маленький человек в густых зеленых зарослях был почти неподвижен и совершенно неразличим. Он никуда не уходил и только раз выглянул из своего укрытия, когда мальчик, с которым он недавно перебросился словами, вернулся и помахал ему рукой с противоположной стороны улицы.

За все это время вокруг ничего не произошло, и город не проснулся даже одним своим глазом. Кругом было тихо, и только прохладный игривый ветерок колыхал зеленые листья нескольких небольших деревьев вблизи.

Уже показалось далеким лучиком из-за домов солнце, когда дверь дома, за которым так тщательно следил маленький человек, отворилась, и что-то говоря пожилому мужчине в очках, на улице показался Режерон. Под мышкой он держал большую увесистую книгу. Уродец притаился и стал внимательно слушать.

— Хорошо, что эта книга наконец-то может попасть в руки к людям совершенно спокойно, — сказал старику Вирк. — До свиданья добрый человек, рад был с вами познакомиться. Надеюсь, смогу бывать у вас часто.

— До свиданья, господин посол.

Режерон и книготорговец раскланялись. И бодро напевая какую-то веселую песенку, пиратский посол зашагал в сторону церкви Святой Тусель. Карлик, подождав пока Вирк немного отойдет, выбрался из своего укрытия и поспешил маленькими кривыми ножками в противоположную сторону. Проскакав несколько метров, он весь вытянулся и пронзительно свистнул. Звук получился неожиданно громким. Вирк услышал его и обернулся.

За спиной у него блестя обнаженными клинками, стояло шесть человек свирепого вида появившиеся неизвестно откуда. Их лица были закрыты черными платками. Они были скромно одеты, но зато имели дорогие длинные шпаги.

— Убийцы, — мгновенно сообразил Вирк и быстрым движением все понявшего человека в секунду отскочил в сторону.

Моментально обнажив шпагу и прижавшись спиной к стене, он приготовился драться.

Бой начался, и загадочные люди грубо обрушились на него. Несколько ответных выпадов последовали вслед за этим. Нужно было что-то делать.

Оценив обстановку взглядом не раз бывавшего в перепалке человека, Режерон понял, что он не сможет справиться с шестью противниками. Но выбора у него не было.

— Вот дьявол! — выругался он. — На, получай уличный червь!

Яростно швырнув книгу в лицо одного из своих противников, Вирк одновременно нанес ему и удар шпагой в живот. В ответ в тот же миг на него самого свалилось пять выпадов. Уйдя влево, он сумел увернуться от четырех из них, пятый, молнией проскочив у его головы, оставил кровавый след на шее прямо под правым ухом. Но рана оказалась не серьезной, и крови было не много.

Злодеи растерянно переглянулись.

Использовав тактическую перемену, Вирк, не теряя из виду убийц, скользнул вдоль стены и очутился в узком промежутке двух домов. Свернув сюда, он сперва подумал, что это тесная улица, но теперь обнаружил, что это тупик.

— Вот дьявол! — снова, все так же по привычке, выругался Режерон. — Ладно, попробуем, какое на вкус у них мясо!

Бежать было некуда. Он развернулся. Теперь перед ним стояло пять человек. Они сверкали глазами, радуясь тому, что жертве не удалось ускользнуть. Похоже, эти люди были уверены в том, что добыча у них в руках.

— Здесь я хоть могу защищаться, и кто знает, может, и уложу негодяев в каменный гроб этого тупика, — рассуждал Вирк. — Пусть только попробуют забрать мою жизнь, и я в миг покажу им, что значит настоящая схватка.

Не имея возможности атаковать его всем вместе, противники решили вести бой по очереди.

Сражение продолжалось. Но теперь Режерону было легче, так как драться приходилось только с двумя сменяющимися противниками. Увертываясь, парируя удары, и нанося в ответ свои, Вирк, рукой мастера, через несколько минут, оставил пять кровавых следов на своих противниках, но и сам получил две раны. К счастью, как и первая, они оказались несерьезными. И все же он начинал чувствовать себя в западне.

— Долго я так не продержусь, — думал он. — Быть может еще пять минут и все. Я уже ощущаю усталость, а они сменяются через каждые три-четыре выпада. Если так пойдет и дальше, то не я их, а они меня доконают и оставят тут ночевать бездыханным телом.

В этот момент послышались какие-то странные звуки. Это были шаги приближающихся людей, судя по их тяжести, они вполне могли принадлежать военным. Охотники на секунду растерялись, и жертва не преминула воспользоваться короткой паузой. Все случилось в долю мгновения.

Атаковав стоящего перед ним человека, Режерон выбил у него из рук шпагу и, пользуясь растерянностью другого противника, проткнул его бок, а затем с разворота нанес удар по спине убегающего врага. Потом, проворно подхватив с земли одну из шпаг и отпихнув к стене другую, Вирк приготовился отразить неминуемую новую атаку.

Теперь он сам превратился в охотника, готового при помощи двух своих острых длинных клыков наброситься на своих обидчиков и разорвать их.

Но атаки не последовало. Что-то увидав и подхватив под мышки своего раненного товарища, наемные убийцы бросились бежать. Спустя секунду Режерон последовал за ними.

В мгновение, вынырнув из своего укрытия и заметив приближающийся пеший патруль городской стражи, Вирк подхватил из лужицы крови свою книгу и, решив не дожидаться разбирательства королевских властей, перебежал улицу и скрылся в узком переулке.

Спустя час он был дома. Его перевязали и уложили в постель.

Глава 10. Рок-н-ролл жизни.

Полдень уже вступил в свою силу.

Расстелившись какой-то серебряной каплей большой росы, флаер сверкал только для двух людей и для одной звезды. Этой звездой был большой слепяще-яркий шар, висевший в голубом безоблачно небе. Этими людьми были Эвил Эви и Павел Калугин. Сбросив яркую нелепо скроенную, но уже ставшую привычной одежду, они методично натягивали на себя спокойного белого цвета костюмы.

— Рад, что все закончилось Павел, ты мастерски провел переговоры и вообще хорошо справился. Я горжусь тем, что работаю с тобой в паре. Нет, правда, не смейся ты действительно молодец. А уж как ты себя вел с графиней, так просто ураган.

Павел с дружеской благодарностью посмотрел на своего уже одевшегося спутника. Эвил ответил ему милой немного лукавой, но чертовски приятной улыбкой.

Внизу под зеленым холмом растелился большой город и если посмотреть на него внимательно, то можно было видеть, как блестят позолоченные шпили церквей, как сверкают на солнце стеклянные окна домов и дворцов. Узкие улицы в тех местах, где их не закрывали черепичные крыши, кипели жизнью. Это был Рикан.

— Спасибо, Эвил, ты тоже был хорош. В конце концов, мы вместе сделали эту большую работу. И даже нет, ее сделали не только мы, но многие другие, это победа разума.

— Тут нет никакой славы, — улыбнулся Эвил. — Мы помогаем людям и все. Это не простое, но нужное дело. Главное, в котором для нас это то внутреннее удовлетворение, которое мы получаем в итоге. И дело не только в приключениях и всякой там романтике, — засмеялся он.

— А мне все равно нравится, — пожал плечами Павел. — Хотя, надо признать, я порядком изменился за эти два года.

— Меньше конечно, не два. Ты, правда, изменился.

— Слушай, Эвил, ты знаешь, кто на меня напал?

— А ты что, нет?

— А я вот нет. Расскажешь?

— Конечно, но ты и сам мог бы легко догадаться, чьих это рук дело. Ведь ты практически публично нанес глубокое оскорбление поклоннику графини Риффи, помнишь такую? — съехидничал Эвил. — Вот герцог Шонген и решил тебя наказать, а поскольку он как гвардейский генерал и вообще верный слуга короля не мог вызвать тебя на дуэль, то пришлось прибегнуть к такому неблагородному способу.

— Но, похоже, бедняга Поллор просчитался?

— Угу, — кивнул головой Павел, натягивая на себя куртку.

— Кстати, почему ты не бросил всю правду в глаза графине Риффи? Ведь это было бы очень эффектно, ты бы ее просто растоптал и отомстил бы этой напыщенной особе за все те ее козни, что она плела против тебя? Отплатил бы ей за неблагодарность, за предательство?

— Новый капкан? — усмехнулся Павел.

— Какой там капкан, так силок, — подмигнул ему Эвил. — Ведь ты же знал всю правду и мог погубить эту женщину? Ведь мог же? Почему ты этого не сделал? Держи свой компьютер. — Эвил достал из кармана куртки маленький прибор и протянул его Павлу. Калугин взял его и прикрепил к руке.

— Чего молчишь?

— Думаю.

— Смотри-ка, он думает?

— Как говорит Ноторимус: "Ищи противоречия, они повсюду, и разрешай их". Не думай, что я не бросил всех слов правды тогда в беседке этой черно-бурой лисице из-за жалости или, там из-за садомазохистской привязанности к ней. Нет. Я изучил Квитию, понял, как устроен ее психический механизм и постарался помочь ей стать лучше. И потом я не считаю, что имею право обвинять девушку в убийстве своих родителей, если согласен с тем, что она имела право на собственный выбор. Такое конечно здесь не в обычаях, но... в общем я ее в этом даже одобряю. Она, как и каждый человек имеет право сама решать свою судьбу. И я не стал ее унижать, указывая на неестественность такого права.

— А другое?

— Что другое? Она любит меня, и я показал ей, что человек может быть воспринят другим, настоящим человеком только тогда когда он честен и справедлив. Не знаю, подействовал на ее подсознание мой ход, но думаю, да, и она стала лучше. Научилась, или теперь научится вести себя так чтобы быть достойной того, чтобы люди ценили ее как человека, а не как титул. Конечно, вряд ли все это возможно целиком, ведь трудно преодолеть этику своей жизни так кропотливо созданную в темном феодальном мире, но можно открыть путь другим людям и учиться разуму вместе с ними. Разве не так?

— Верно. У тебя получилось Павел, ты молодец. Кстати мои сканеры показывают, — тут Эвил забавно развел руками, — что Квития ждет ребенка от Поллора. И еще она изменила свое отношение к этому человеку, и их роман скоро приведет к аристократическому браку. "Happy end", так сказать. Думается, это ты подействовал. Ладно, нам пора.

Но Павел как будто не слышал этих слов, затаив дыхание, он всматривался в далекий живущий своей жизнью далеких людей город. Это была такая близкая, такая понятная и уже такая далекая жизнь.

— Ну, чего ты ждешь? Прыгай во флаер.

— Дай я последний раз посмотрю на Рикан.

— Ладно, смотри.

Прошло совсем мало времени и серебристый флаер с двумя пассажирами на борту взметнулся ввысь, мелькнув невидимой искрой земной грозы. Преодолев атмосферу, он вынырнул на орбиту, с которой спустя еще крошечную толику времени выбросил своих гостей на борт научной станции.

— Знаешь Эвил, я давно хотел тебя спросить насчет воздуха на станции, на Дюрране и на других планетах. Как так получается, что раны так быстро заживают? И еще я ни разу не чистил зубы и не видел, чтобы это делал кто-то другой, а никакого запаха нет и вообще, никто не болеет?

— Все очень просто Павел. Воздушная среда наших домов содержит целую группу специальных бактерий, которые не только препятствуют процессам противоестественного старения организма, стимулируя обмен клеток, мешают возникновению болезней, но и способствуют заживлению ран и просто уничтожают неприятные запахи. Это очень просто и довольно удобно. Теперь понятно?

— Теперь конечно.

— Мы на месте, давай выбираться, — улыбнулся Эвил.

— Салют станция, — весело воскликнул Калугин, вылезая из серебристой молнии. — Как ты тут без нас своих главных проходимцев? А, молчишь? Ну-ка спой мне веселую, но героическую песню! Только, пожалуйста, пусть это будет как минимум старый рок-н-ролл и уж ни как не средневековый романтический куплет! Договорились?

И Павел чувствует, что станция как будто поет и ее высокий, как везде здесь свод наполняется быстрыми контрастными и мелодичными звуками. Все кружится и он ощущает, как он счастлив, что сейчас здесь, а не в каком-нибудь другом времени или месте.

Они выходят из посадочного отсека и идут по длинному широкому коридору. Здесь все светится и так приятно видеть каждый миллиметр этого странного живого полотна, которое и есть научная, прогрессорская станция.

— Привет Павел! — слышит он ласковый голос Реку.

— Как хорошо, — думает он. — Как хорошо чувствовать себя свободным и знать, что ты можешь быть настоящим другом кому-то, кого любишь, уважаешь и никогда не предашь, потому что здесь нет предательства и люди ищут друг в друге разум и чувства, а не вещи и деньги. Здесь настоящий мир и здесь настоящая жизнь.

— Привет Реку! — улыбается он.

— Привет! — улыбается кому-то еще Эвил.

— Я люблю этот мир, — думает Павел. — Я люблю жизнь и люблю этих людей. И еще я знаю теперь что такое счастье и где оно теперь есть. Но оно есть не везде и моя задача, как человека, как прогрессора, как разум нести его в каждый мир.