Валерий Стрелецкий: Милиция должна быть неподкупной

Совсем недавно отшумели праздничные торжества по случаю 90-летия нашей милиции; ещё звучит эхо искренней благодарности в адрес её сотрудников. Всё это, конечно же, заслуженно. Однако в будние дни отношение к стражам порядка у нас более чем неоднозначное. Слишком много у милиции проблем, годами ждущих своего решения. С вопросами о том, почему так происходит, я обратилась к человеку, не понаслышке знающему милицейскую работу, посвятившему ей большую часть своей жизни. Моим собеседником стал директор издательства «Детектив-Пресс», многие годы проработавший в уголовном розыске, а позднее – в Службе безопасности президента, полковник запаса Валерий СТРЕЛЕЦКИЙ, написавший (в соавторстве с Андреем Ветром) трилогию о своей работе (70–90-е годы) в правоохранительных органах – «Случай в Кропоткинском переулке», «Я оперуполномоченный», «Во власти мракобесия».

– Валерий Андреевич, недавно наша милиция отпраздновала серьёзный юбилей – 90 лет. Срок немалый, да и жизнь у юбиляра сложилась непростая. Так с какими же проблемами подошли мы к этой дате?

– Если подводить итоги, то должен сказать: наше общество, а с ним и милиция сделали шаг назад – в сфере защиты населения от преступных посягательств. Раньше, когда у нас государство было социальным (а как бы мы сейчас ни относились к тому времени, государство было всё-таки социальное), милиция выполняла свою роль. Разумеется, и в те времена милицию критиковали, но она всё-таки воспринималась как защитница человеческих прав.

– Но ведь и тогда у неё были свои крупные недостатки. Не будете же вы отрицать, что в то время в правоохранительных органах не было коррупции?

– Коррупция была и будет всегда. Она есть и в Соединённых Штатах, и в Западной Европе. Там тоже полицейские вступают в контакт с криминальными авторитетами, получают от них деньги, торгуют информацией. Всё это было и в советской милиции. Но было, если сравнивать с нынешними временами, совершенно невинно. Так невинно, что даже смешно об этом говорить.

Я пришёл работать в милицию в 1975 году, с сильной верой в систему и очень высоким уровнем патриотизма, потому что мы были так воспитаны. А вот с 1991 по 1994 год (в то время я работал уже в уголовном розыске и был начальником отдела МУРа) на моих глазах стали происходить перемены, которые привели к сегодняшнему положению дел.

– Но ведь и сама ситуация сильно изменилась с советских времён. Изменилось, как вы уже сказали, и общество, поэтому сейчас, видимо, гораздо сложнее работать в правоохранительных органах. Не так ли?

– Сложнее существовать внутри системы. А работать... Раньше в государстве была идеология, предполагавшая определённые принципы, которыми я, например, когда пришёл работать в милицию, должен был руководствоваться. И если бы я этого не делал, оценка моей работы была бы негативной. Сейчас же нет никакой идеологии. И сама система предполагает один принцип – обогащение. И этот принцип довлеет над сотрудниками милиции, особенно молодыми. Поэтому люди, работающие сейчас в органах, используют работу в милиции как административный рычаг для решения своих финансовых задач.

Андрей ЖДАНОВ– То есть получается, что сейчас в милицию приходят для других целей?

– Именно так. В своё время, приходя на работу, я первым делом брал оперативную сводку и начинал её изучать. Я думал о работе, о тех проблемах, которые передо мной стоят, как только просыпался. Сейчас же работник милиции просыпается, и первым делом у него мысль о том, какой курс доллара. Когда человек так живёт и пытается так работать, у него на исполнение своих основных обязанностей не остаётся ни времени, ни желания. Получается, что он свою обязанность по охране закона, по охране правопорядка несёт как бы факультативно. И естественно, что в такой ситуации настоящий профессионализм, который был раньше присущ нашим правоохранительным органам, не становится первой необходимостью.

– А повышение зарплаты или ужесточение законодательства здесь могут помочь?

– Нет. Ни повышение зарплаты, ни ужесточение законодательства не приведут к желаемым результатам. Закон не может быть выше экономического и культурного развития общества. Иначе он не будет действовать. Вот возьмите недавнее ужесточение ответственности за нарушение Правил дорожного движения. Что изменилось? Ничего. И не изменится. Потому что важно ещё и то, чтобы люди, призванные следить за соблюдением закона, сами его соблюдали. А если нарушается принцип неукоснительности соблюдения закона, в первую очередь – должностными лицами, тут же нарушается второй основной принцип: неотвратимость наказания. Это два столпа, на которых зиждутся законность и правопорядок. Поэтому если повысить зарплату, вам, конечно, скажут спасибо. Но что это даст? Найти сегодня в правоохранительной системе людей, которые живут только на зарплату, на мой взгляд, практически невозможно. Нынешнее состояние системы приводит к тому, что честные люди оттуда выдавливаются. Ведь они своей честностью нарушают ныне существующий негласный принцип деятельности этого аппарата.

– Известно, что в 90-е годы милиция попала ещё и в зависимость от криминальных структур. Как обстоит с этим сейчас?

– Если с криминальными структурами кто-то и вступает в финансовый контакт, то это лишь частность. Дело в том, что у большинства из тех, кто приходит в милицию, цель одна – деньги. У кого есть деньги, с теми и вступают в контакт.

– Ну а если предположить: пришёл в органы честный человек, который сопротивляется сложившейся тенденции; как его ломают?

– Ломают обстоятельства, о чём я знаю не понаслышке. От тех своих коллег, кто, не захотев ломаться, просто ушёл из органов. Представьте себе ситуацию: руководитель милиции платит за то, чтобы ему присвоили генеральское звание – такая «негласная традиция» заведена с 90-х годов. Генеральское звание может стоить 100–150 тыс. долларов. Чтобы достать эти деньги, он собирает своих подчинённых – начальников отделов: сумма разбивается, и на каждого возлагается обязанность принести свою часть. Начальники отделов, в свою очередь, собирают своих подчинённых…

– Неужели в реальности так бывает?

– Да, именно так. Ведь новый начальник, приходя, расставляет на все посты своих людей. Они зависят от него, понимая, что его благополучие – это их благополучие. Нижестоящие начальники тоже собирают вокруг себя своих людей. И если я пришёл туда с благими намерениями, с желанием бороться с преступностью, быть честным и неподкупным, если я попытаюсь вести себя независимо и честно, меня оттуда уберут. Я не буду приносить в клювике ту часть, которая за мной закреплена, которая нужна новоназначенному начальнику для получения звания. Со следующим начальником начинается то же. А кроме званий ещё же нужно и семьи содержать, строить особняки, покупать новые квартиры, шикарные машины.

– Мне кажется, вы сгущаете краски.

– Не сгущаю. Уголовные дела по такого рода эпизодам, насколько я знаю, уже расследуются, а один из «героев» даже пустился в бега, и его объявили в розыск. Я уж не говорю про те громкие дела о так называемых оборотнях, всем теперь известных из сообщений СМИ, в том числе и по публикациям в «ЛГ».

– И всё-таки возможны ли какие-то реформы, которые изменят саму структуру правоохранительных органов?

– Конечно, возможны. Но реформы должны быть следствием каких-то кардинальных перемен. Реформы, на мой взгляд, не будут работать, если не изменить систему власти. Пока государство будет оставаться олигархическим, пока не будет каких-либо перемен в сторону социальности, милиция, суды, прокуратура будут оставаться такими, какие они есть. Ничто их не изменит. Никакие реформы, никакие повышения зарплат, никакие усовершенствования законов не помогут сами по себе. И не сможем мы изменить психологию милиционера, пока не поменяем систему власти. Нельзя воспитательными мерами изменить человека. Это идеализм чистейшей воды. Вы ему будете говорить одно, а бытие, то есть наша жизнь, будет диктовать другое.

– Но хоть что-то же можно изменить в нашей ситуации?

– Нет, нельзя. Пока не будет контроля со стороны общества над государством, толка не будет. А что такое контроль общества над государством? Это и есть социальное государство.

Вот представьте себе такую почти фантастическую коллизию: допустим, в один прекрасный день президент скажет: «Дорогие мои, коррупция у нас дошла до того, что если мы с ней сейчас не покончим раз и навсегда, то она, как раковая опухоль, съест наше государство. В связи с этим с сегодняшнего дня моя администрация будет вести учёт жалоб, поступивших со стороны общества на министерства и ведомства. И если в этом году, к примеру, на министра внутренних дел поступит жалоб больше, чем в прошлом, то мне такой министр не нужен».

И министр внутренних дел вынужден будет, в свою очередь, озаботить министров внутренних дел республик, начальников областных (краевых) управлений. Те – своих подчинённых. И так – по цепочке. И если этот поток жалоб начнёт всерьёз рассматриваться, то правоохранительные структуры и весь государственный аппарат будут видеть человека, работать с ним. И тогда любой приходящий в отделение милиции за помощью почувствует себя не жалким просителем, а как солидный покупатель в дорогом бутике. Оплативший своими налогами правоохранительную услугу.

Сейчас активно создаются различные общественные палаты – при МВД, прокуратуре, Министерстве обороны и так далее. Якобы это связь с обществом. Но всё это, на мой взгляд, фикция. Кроме лоббирования интересов узких групп и отдельных личностей, они ничего не несут. Нужно, чтобы обратная связь шла естественным путём. Вот в Советском Союзе, кстати, система обратной связи частично имела место. В 80-х годах, когда я работал в уголовном розыске, не дай бог, если выйдет критическая заметка в газете (а газеты тогда, и «Литгазета» в первую очередь, ох как любили ругать МВД!). Люди лишались званий, должностей, возбуждались уголовные дела. Вот что такое обратная связь!

– Но всё же, если говорить о самой системе, её структуре, можно ли для её улучшения использовать зарубежный опыт?

– Советские правоохранительные органы немало положительного заимствовали у правоохранительных органов других стран. Поэтому в первую очередь нужно изучить наш собственный опыт. До начала перестройки мы считали себя какими-то ущербными, профессионально менее подготовленными. Но когда границы стали открытыми и нам разрешили тесно общаться с коллегами из-за рубежа, стало понятно, что мы намного профессиональнее. Дело в том, что законопослушность западных стран складывалась веками. И полицейские с высокой профессиональной подготовкой там не очень-то и были нужны. В то время как нашу систему «братва» постоянно держала в напряжённом состоянии. Поэтому у нас были профессионалы высочайшего класса. Люди тогда работали подолгу, и опыт передавался из поколения в поколение. Начиная работать в 79-м году в уголовном розыске, я застал ещё фронтовиков. А им передавали опыт те, кто боролся с послереволюционной, послевоенной преступностью.

И вот ту систему мы разрушили. Стройную систему. Сейчас управленческий аппарат раздут до таких масштабов, что он уже сам себе начинает вредить. Система парализована, так как она громоздка, неповоротлива. Появились какие-то оперативно-разыскные части в составе оперативных управлений, следственные части в составе следственных управлений. Чем они занимаются? Мне не понятно. Говорят, что таким образом они как бы отделяют управленческий аппарат от оперативного. По-моему, это просто недомыслие, так как руководящих должностей стало намного больше. Нынешняя система ОВД напоминает медведя в лесу, который качает бревно с утра до вечера. Кроме того, что наращивает мышцы, толку никакого.

В советское время система уголовного розыска была чётко выстроена. Как сотовые ячейки, сформированные в рамку. Был оперуполномоченный, который знал всё, что происходит у него на участке («на земле»). Он формировал информационную базу на все категории подозрительных лиц, разрабатывал их, держал в своём поле зрения, независимо от их миграции. Весь собранный материал направлял в информационные центры города и страны. Так создавался информационный массив, которым пользовались все. В райуправлениях оперуполномоченные делали то же, но уже по конкретным направлениям или линиям работы (убийство, грабежи, кражи и так далее). А дальше была Петровка, 38, и МУР с 10 отделами по направлениям деятельности. Они осуществляли управление и, проводя анализ, вычисляли серийные преступления и преступные группы, которые работали в масштабе города или страны. То есть была цельная система. Была общая информационная база. А это уже 50 процентов успеха в борьбе с преступностью.

В самом начале перестройки был сделан первый шаг к разрушению этой системы – создали управление по борьбе с организованной преступностью. А что такое организованная преступность? Это искусственно выведенное «дитя» придумали дилетанты, по большей части из карьеристских соображений. Люди, далёкие от практики. Да вся преступность, кроме бытовых преступлений на почве пьянки, организованная. И уголовный розыск с ней успешно боролся. Зачем нужно было вычленять отдельное подразделение, создавать ему определённые преференции, разъединять общую базу?

Далее выделили из службы уголовного розыска службу по борьбе с незаконным распространением наркотиков. Как эта служба будет существовать сама по себе? Когда я работал в отделении милиции, то в первую очередь держал под своим пристальным наблюдением всех наркоманов. Знал о каждом их шаге. Потому что они в первую очередь и были потенциальные убийцы, грабители, воры, мошенники. А сейчас с милицейских оперов эта обязанность снята.

И вот что мы получили в итоге: некогда единая информационно-поисковая система разорвана на части, ведомственные интересы противоречивы и соответственно отношение людей к делу разное. Вот и получается, что правоохранительные органы не единый кулак, а растопыренные пальцы. Да ещё плюс к этому то, о чём я говорил: идеологии нет, и единственный принцип, который существует: «курс доллара на сегодняшний день».

В целом же можно сказать, что каково общество, такова и милиция, ибо это часть общества, зеркало его нынешнего состояния. И негоже сваливать проблемы больного государства на инструменты государственной власти. Если пьяный или больной хирург некачественно выполнил операцию, то глупо винить скальпель.

– Спасибо за беседу, Валерий Андреевич. Разговор у нас, правда, получился нелёгким, но вполне конструктивным. Выход из сложившейся ситуации, как я понимаю, всё-таки есть. И главное, чтобы этот выход захотели увидеть те, от кого зависит решение всех обсуждаемых проблем. Но увидят ли?

Беседовала Наталья ВЕСЕЛОВА

на главную