Андрей Ветер, Валерий Стрелецкий. Во власти мракобесия
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ. ИЮНЬ 1996
То, что в штабе по выборам Ельцина началось воровство, для СБП было ясно с того момента, когда от руководства штабом был отстранён Сосковец. Неконтролируемые суммы е большими нулями, обстановка строжайшей секретности, отсутствие финансовой отчётности — мимо такой шикарной возможности проходимцы от власти просто не могли пройти...
Казначеем штаба стал первый заместитель министра финансов Герман Кузнецов. Раньше он был вице-премьером Киргизии, но незаметно для общественности его отправили в отставку. Говорили, что у Акаева, президента Киргизии, дёргается щека при упоминании Кузнецова...
Опасения СБП подтвердились очень скоро.
Смеляков вызвал к себе руководителей оперативных групп и подробно объяснил ближайшую задачу, обрисовав общую картину:
— Значит, расклад получается такой. Ельцин затребовал от олигархов финансовой поддержки. Они согласились поддержать его, но сказали: «Поддержать-то мы вас поддержим, но что мы будем с этого иметь?» И добились от него всяких льгот. Фактически получается, что они дали ему денег, но в ближайшее время гораздо большие суммы вернутся к ним из государственной казны. К тому же на выборную кампанию деньги поступают и от американцев. Понятно, что ребята Чубайса никогда не выпустят пятьсот миллионов из своих рук. Теперь эти деньги уплывают на чьи-то личные счета. И нот это нам надо доказать.
— Руки-то нам развяжут для этого? — спросил Игнатьев.
— Коржаков подписал постановление о проведении спецмероприятий в кабинете Кузнецова в Доме Правительства. По поступившей ко мне информации, предвыборный штаб аккумулировал часть денег именно в этом кабинете. По всей видимости, это и есть американские миллионы...
— Значит, приступаем к работе, — удовлетворённо кивнул Волошин.
— К вечеру подготовьте техническую группу. Будем ставить на «прослушку» кабинет номер 2-17. Ну и убедимся, наконец, чем набиты сейфы во владениях господина Кузнецова…
В десять вечера пять сотрудников технической группы СБИ вошли в кабинет № 2-17 дома Правительства. За ними последовали Игнатьев и Трошин. На вскрытие массивного сейфа ушло немало времени.
- Оба на! Тут не Дом Правительства, а настоящий банк — не сумел сдержать удивления Трошин, заглядывая через плечо Вадиму.
— Воровской общак, — прокомментировал Игнатьев. В сейфе лежали банковские упаковки долларов и множество бумаг.
Давайте выкладывать, займёмся арифметикой.
— Смотри-ка... Отчёты, счета... бухгалтерия...
Пересчитав пачки денег, Вадим подвёл итог:
— Всего полтора миллиона долларов наличными.
Документы, обнаруженные в сейфе первого замминистра финансов, окончательно убедили: хищения в предвыборном штабе не миф, а реальность. Перед сотрудниками СБП лежали заготовки платёжек для перевода предвыборных средств в банки на Багамские острова и прибалтийские филиалы американских банков. Каждая платёжка — на пять миллионов долларов. Как явствовало из бумаг, деньги перечислялись за якобы оказанные полиграфические и рекламные услуги.
Это всё надо скопировать немедленно, — распорядился Игнатьев.
Трошин внимательно просмотрел бумаги.
— Так, здесь пять таких платёжек. По пять миллионов долларов за полиграфические услуги. Да на эти деньги можно всю Библиотеку Ленина переиздать... А номера идут один за другим: с 19-ю по 23-й.
— Если есть платёжное поручение номер девятнадцать, значит, есть и номер восемнадцать, и с первого по восемнадцатый есть, — сказал Вадим.
— По пять миллионов на каждую платёжку. Перемножаем на двадцать три, получаем 115 миллионов долларов. И это всё ушло за кордон! Сто пятнадцать миллионов — это как минимум.
— Подожди, вот посмотри на это. Фундаментальная бумажка! Какое число тут, видишь? 23 мая... Читай: на всё про всё истрачено 300 миллионов долларов. Сегодня уже 19 июня. Сколько они за месяц ещё упёрли? 115 миллионов? Или два раза по столько? Тут этих счетов...
— Это подтверждает нашу версию хищений.
- Подтверждать-то она подтверждает, — согласился Вадим. — Однако торопливость нужна только при ловле блох. Факт хищений почти налицо, но одна наша убеждённость погоды не делает.
— Следствие покажет. Главное, что мы наверняка знаем, что тут лежит. Теперь надо набраться терпения и ждать. Завтра или послезавтра возьмём за шкирман тех, кто придёт за этими бабками, и растрясём их как следует, — проговорил Трошин на блатной манер.
— Ребята, как у вас? — Игнатьев обернулся к тем, кто устанавливал прослушивающие устройства.
— Всё готово. Будет слышно аж как муха летает. Сейчас проверим...
Девятнадцатого июня оперативные мероприятия шли своим чередом, и никто из действующих лиц не предполагал, к каким последствиям приведёт прослушивание кабинета № 2-17 и в какую истерию впадут многие из предвыборного штаба Ельцина.
В 16.30 Смелякову сообщили, что в кабинете № 2-17 появился начальник отдела Национального резервного банка господин Лавров. Было слышно, как он неторопливо перекладывал деньги из сейфа в какую-то коробку, мурлыкая себе под нос что-то грустное. Хорошо различался звук затягиваемой верёвки.
Этажом выше располагался кабинет с записываюшей аппаратурой. Геннадий Воронин дежурил там неотступно и, как только узнал о «движении в кабинете Н 2-17, сразу доложил об этом Смелякову по АТС-1 в автомашину
— Очень хорошо. Надеюсь, что сегодня у нас будет настоящий улов, — сказал Виктор.
Воронин покрутил головой, разминая затёкшую шею, и надел наушники.
— Может, пора сообщать, чтобы готовились принять его? — спросил его сидевший за пультом подчинённый.
— Он ещё не уходит, — сказал Воронин. — Сел за стол. Наверное, ждёт кого-то.
Он сунул в рот сигарету помусолил её губами, но так и не закурил. Он обожал такие минуты — близился момент истины. Наэлектризованность атмосферы возбуждала его.
В наушниках послышался звук отворившейся двери, и Геннадий Машинально взглянул на часы.
— Ровно пять часов... — Воронин весь превратился в
— Добрый вечер, Борис Александрович, - донёсся незнакомый голос.
— Здравствуйте, Аркадий Вячеславович, — отозвался
— Знакомьтесь, это Сергей Лисовскмй, наш, так сказать, спец по эстраде, — бодрым голосом доложил неизвестный.
— Очень приятно. Вот деньги. Я всё упаковал. Здесь ровно пятьсот тысяч...
Лавров сказал это буднично, без малейшего опенка секретности, почти равнодушно, как обычно говорит бухгалтер, выплачивая зарплату.
— Пятьсот? — переспросил Лисовский.
Что-то зашуршало, кто-то похлопал ладонью по тугой картонной поверхности.
— Ну, голубчики, дают, — произнёс помощник Воронина. — Полмиллиона, а они даже не пересчитывают.
Геннадий опять соединился со Смеляковым.
— Да, слушаю, — откликнулся полковник.
— Андреич, гости пожаловали, затариваются «зелёными».
— Суетятся?
— Нет, ведут себя спокойно. Будто каждый день по чемодану денег переносят с места на место.
— А откуда ты знаешь, что это не так? Ладно, я скоро подъеду. Действуй по плану..
Воронин отключился от связи и прижал наушники ладонями, чтобы не пропустить ни звука.
— Всё? Можно идти? — спросил неизвестный.
— Я готов, — ответил Лисовский.
— Дай-ка я пропуск тебе отмечу..
— Может, спустишься со мной? — попросил Лисовский, обращаясь, видимо, к неизвестному
— Если хочешь.
— Аркадий Вячеславович, вы вернётесь? - поинтересовался Лавров.
— Да, только провожу Сергея ко второй проходной…
— Ладно, я буду здесь...
Воронин щёлкнул кнопкой рации...
— Вадим, слышишь меня?
— Наши клиенты прощаются. Выходить будут через КПП № 2. Несут с собой большую сумму. Можете принимать их на выходе. На всякий случай будьте готовы и на других КПП...
В двадцать минут шестого Лисовский и неизвестный мужчина подошли к пропускному пункту Постовой милиционер оглядел их безучастным взглядом. Позади него маячили в стеклянном дверном проёме ещё три фигуры.
— Будьте добры, предъявите пропуск на вынос материального имущества. — Милиционер указал пальцем на коробку под мышкой у Сергея Лисовского.
— Зачем? — Неизвестный выступил вперёд и снисходительно улыбнулся постовому. — Какой пропуск? Это не материальное имущество. Разве не видите? Это бумага! Обыкновенная бумага для ксерокса.
— Покажите, откройте коробку
— Почему вдруг? На каком, собственно, основании мы должны показывать, что у нас в коробке? Это бумага... Что за обыски такие, лейтенант? Никогда на бумагу не требовался пропуск. И вообще я имею право выносить... Моя фамилия Евстафьев! Вот моё удостоверение! Вот, смотрите! — Неизвестный сунул под нос милиционеру служебное удостоверение. — Вы видите? Заместитель генерального директора ОРТ! Евстафьев Аркадий Вячеславович! А вот мой пропуск в Белый дом. Имею, между прочим, право входить в особо охраняемую правительственную зону!
Обойди постового, перед Евстафьевым возник Вадим Игнатьев и, представившись, сказал:
— Господин Евстафьев, я прекрасно знаю, кто вы такой. И я также знаю, зачем вы приходили сюда... Скажите, откуда у вас удостоверение сотрудника аппарата правительства?
- Это.. мне выдано...
— Я понимаю, что вы не сами нарисовали его. Но для чего вам, телевизионному чиновнику, нужно ходить в ту зону, куда имеют доступ даже не все сотрудники аппарата правительства?
— Мне вовсе не нужно... — Евстафьев скис в одно мгновенье. — Просто выдали такой пропуск...
— Пусть так, — согласился Игнатьев. — И всё же откройте коробку
--- Не имеете права!
— А почему вы так сопротивляетесь, господин Евстафьев? Там ведь лежит, как вы утверждаете, бумага для ксерокса…
— Послушайте, тут какое-то недоразумение! — мягко заговорил Сергей Лисовский, подключаясь к разговору. — Моя фамилия Лисовский.
— Знаю, — сухо ответил Игнатьев.
— Я являюсь генеральным директором «ОРТ-Реклама»!
— Скажите, Сергей Фёдорович, вы честный человек? — спросил Вадим.
Услышав своё полное имя, Лисовский вздрогнул. Помешкав несколько секунд, он ответил:
— Да.
— Тогда покажите мне содержимое коробки, — подчёркнуто вежливо попросил Игнатьев.
— Это какое-то насилие! — воскликнул Евстафьев. Просто нарушение всех законов! Да вы с ума сошли!
Из глубины зала к пропускному пункту неторопливо подошёл, чуть шаркая подошвами башмаков, майор милиции в сопровождении двух мужчин в штатском.
— Сергей Фёдорович, — опять заговорил Игнатьев, — не упрямьтесь, иначе я буду рассматривать это как сопротивление сотруднику Службы безопасности президента при исполнении им служебных обязанностей. Не забывайте, что вы находитесь на территории режимного объекта.
— Ладно, — согласился Лисовский, понурившись, — только...
— Это вторжение в работу предвыборного штаба! — почти выкрикнул Евстафьев.
— Разумеется, вторжение, — согласился Вадим. — Необходимое вторжение.
— Я привёл понятых, — доложил майор милиции, подёргивая бровями и раздувая ноздри.
Лисовский поставил коробку на стол.
— Понятых? — тихо спросил он. — Зачем?
— Так положено, — пояснил Игнатьев. — В отличие от вас, мы действуем так, как предписывает закон... Пройдёмте, господа.
— Куда вы нас хотите...
— Не здесь же досмотр проводить.
Игнатьев повернулся к двум сотрудникам Главного управления охраны, стоявшим в дверях и ждавшим его знака.
— Проводите задержанных. А я поднимусь к господину Лаврову.
Услышав фамилию Лаврова, Евстафьев съёжился. В небольшом кабинете коробка с надписью «Хегох», перевязанная белым шпагатом, была вскрыта. Ну вот, доллары, — констатировал Игнатьев и укоризненно посмотрел на Евстафьева. — А вы, Аркадий Вячеславович, утверждали, что здесь лежит обыкновенная бумага. Пытались ввести нас в заблуждение. Разве это обыкновенная бумага? Это американская бумага очень высокого достоинства... Всё так аккуратно уложено. В полиэтиленовой упаковке. Очень заботливо. Начнём пересчитывать?
Евстафьев потянулся к вороту рубахи, судорожно отстегнул пуговицу и бессильно опустился на стул. Лисовский смотрел вокруг себя недоумевающим взором.
— Что за деньги? — спросил Вадим. — Сергей Фёдорович, может, объясните?
— Не знаю...
— Ладно, составляйте протокол, — сказал Вадим майору и вышел из комнаты.
Быстрым шагом он дошёл до лифта и поднялся на третий этаж. Начальник отдела должен был уже приехать. Приближаясь к кабинету Смелякова, Игнатьев почти бежал.
— Виктор Андреевич, мы их взяли.
— С деньгами?
— Пятьсот тысяч долларов. Ребята оформляют бумаги.
— Молодцы, - похвалил Смеляков.
— Боюсь только, что из машины Лисовского нас могли видеть. Если так, то его охрана сейчас шум поднимет, что мы их шефа задержали.
— Не страшно. Пошумят и перестанут. Ступай проконтролируй всё. Как бы наши клиенты в штаны не навалили от страха.
Игнатьев закрыл дверь и помчался вниз.
Смеляков поднял телефонную трубку, предвкушая удовольствие.
— Алло, Александр Васильевич! Кажется, удалось.
— Кто попался? — с нескрываемым интересом спросил начальник СЬП.
— Евстафьев и Лисовский. Взяли их на выходе из Белого дома с деньгами. Полмиллиона «зелёных» несли.
— Хорошо. Приступайте к документированию. Я свяжусь с Барсуковым, пусть высылает опергруппу...
Смеляков положил трубку и мысленно перенёсся на первый этаж, куда спешил Вадим Игнатьев. Ему самому хотелось увидеть и услышать задержанных.
Евстафьев, с трудом сглатывая слюну, объяснялся едва слышимым голосом:
— Я ещё раз повторяю, что приехал... Приехал в Белый дом за информацией от заведующих секретариатами вице-премьеров... С информацией о ходе предвыборной кампании...
— Это очень интересно, — кивнул Игнатьев. — А Лисовский-то что здесь делал?
— Не знаю... Я случайно встретил его... совершенно случайно...
— Где?
Ну... Вот же... Тут.. На первом этаже... Ну поймите, мы случайно столкнулись... Он нёс эту коробку..
— Ах вот как! Почему же вы так сопротивлялись и не желали, чтобы Лисовский открыл эту треклятую коробку?
— Глупо... Понимаю... Согласен... Очень глупо... Всё по глупости... Ну сами подумайте, почему... Почему я, заместитель гендиректора ОРТ, вдруг должен выворачивать карманы? А что в коробке были деньги, так я об этом понятия не имел.
Дверь открылась, вошёл Смеляков.
— Ну что туту вас?
Евстафьев привстал на нетвёрдых ногах.
— Это совершенное недоразумение, какое-то необъяснимое...
— Деньги несли, но ничего про них не знали. Смешно, господин Евстафьев. Вы надеетесь, что я поверю, будто Лисовский хотел самостоятельно вынести из Дома Правительства полмиллиона долларов, не имея на это никакого разрешения? Вы нас за полных идиотов, похоже, держите... Аркадий Вячеславович, — продолжил Смеляков пугающе мягким голосом, — а хотите, я дам вам прослушать запись вашего разговора с Лавровым, когда вы представляли ему Сергея Лисовского? Могу даже показать кадры, как вы, мило беседуя, входите с Лисовским в это здание.
Евстафьев дёрнул щекой и схватился за сердце.
— Мне плохо...
Он обмяк и стал сползать со стула.
— Сердце... Больно...
-- Врача, — приказал Смеляков, и один из сотрудников метнулся к выходу.
В распахнувшуюся дверь заглянул Сергей Трошин.
--У вас тут проблемы?
-- Не всем хватает смелости отвечать за свои поступки, — пожал плечами Смеляков. — У тебя как там дела?
— Нормально, — ответил Сергей. — Хотите поприсутствовать?
— Можно, — кивнул Виктор и вышел из комнаты.
В соседнем помещении сидел прямой как стержень, но осунувшийся лицом Сергей Лисовский.
-- А почему, — упавшим голосом спрашивал он сидевшего напротив него сотрудника службы безопасности, - почему вы не верите мне?
— Потому что вы сперва утверждали, что не знаете, что находится в коробке.
— Теперь не утверждаю. Я знал, что там деньги... Но они не мои. Я приехал сюда по просьбе Евстафьева. Он обещал подвезти мне счета за последнюю серию концертов «Голосуй, а то проиграешь» и забрать материалы по второму туру.
— Подвёз?
— Нет... То есть...
— Откуда деньги? — вмешался Трошин.
— Деньги — это другое... Но это тоже за концерты... Мне же надо расплатиться с участниками. Эти деньги я должен отдать артистам, которые участвовали в акции...
— Почему нет материального пропуска на вынос денег? Получается, что вы украли их из Дома Правительства.
— Нет! Нет! Я ничего не украл! — возмутился Лисовский. — Я же расписался за них.
— Где расписался? — продолжал расспрашивать Трошин.
— Там, где мы взяли их, в кабинете Кузнецова, замминистра финансов... Нам их Лавров дал... Клянусь, мы ничего не воровали! Это совсем не воровство. Нам их передал Лавров...
— Но вы же сначала сказали, что не знаете, что это за деньги. Как же так?
Лисовский измученно потряс головой. Чувствовалось, что разговор полностью измотал его.
— Ну... Вот же... Тут... На первом этаже... Ну поймите, мы случайно столкнулись... Он нёс эту коробку...
— Ах вот как! Почему же вы так сопротивлялись и не желали, чтобы Лисовский открыл эту треклятую коробку?
- Глупо... Понимаю... Согласен... Очень глупо... Всё по глупости... ну сами подумайте, почему... Почему я, заместитель гендиректора О Р’ вдруг должен выворачивать карманы? А что в коробке были деньги, так я об этом понятия не имел.
— Ну, ведь всё так неожиданно... — пробормотал он. — Сами понимаете... Пропускала вынос нет... Ситуация такая... А несём ведь из Дома Правительства... И Евстафьев шуметь начал.., Я просто растерялся. Вы должны понять...
Тем временем оперативная группа СБП во главе с Ворониным вошла в кабинет № 2-17. Часы показывали 18.45.
Усталый Лавров сидел в кресле за столом и помешивал ложечкой кофе в чашке. Перед ним на столе лежал новенький чёрный «дипломат» с блестящими замочками.
— Господин Лавров? — спросил Воронин. — Простите, что потревожили. Мы из Службы безопасности президента. Не скажете ли, что у вас в «дипломате»?
Лавров посмотрел на незваных гостей с удивлением: мол, зачем задавать такие глупые вопросы? и ответил без малейшего смущения и испуга:
— Доллары. А что?
— Много?
— 38 тысяч 850 долларов. А что случилось?
— Позвольте, сначала мы зададим вам вопросы.
— Пожалуйста.
— Откройте «дипломат», — попросил Воронин.
— Пожалуйста! — Лавров спокойно открыл чемоданчик и вынул из него полиэтиленовый пакет с плотно упакованньими долларами. — Вот эти деньги. А что случилось? Почему вас интересует...
— Это ваши доллары?
— Нет, деньги не мои.., Я взял их по указанию Кузнецова.
— Пожалуйста, поподробнее. — Воронин посмотрел на пакет в руках Лаврова.
--- Ну... С чего начать-то? Утром я встретился с Кузнецовым у здания Министерства финансов. Он велел взять мне у него из сейфа в Белом доме валюту — всего 538 850 долларов. Ключи от кабинета и от сейфа мне передала секретарша Кузнецова.
— Вот так запросто взяла и передала? Однако у вас и порядки в финансовых кругах. Ключи от сейфа с деньгами — и никаких расписок?
— Это не я придумал, — Лавров недоумённо пожал плечами, — так уж заведено.
— Рассказывайте дальше.
— Я взял эту валюту, упаковал пятьсот тысяч долларов в коробку и, когда приехали Евстафьев и Лисовский, отдал эти деньги им, как мне было велено. Евстафьев обещал проводить Лисовского и вернуться. Я почти час жду, а его нет. Я уже собрался уходить.
— А для кого предназначаются эти деньги?
— Понятия не имею. Кто-то должен был зайти за ними, но никто больше не пришёл. Может, Евстафьев должен был взять их, я не знаю...
— Ну что они тянут? — Смеляков нервничал. — Где следователь? — Он долго смотрел на стрелки наручных часов, будто не веря, что упущено столько времени. — Коржаков связался с Барсуковым в половине шестого. Тот сказал, что высылает оперативную группу. Сейчас уже половина восьмого. Тут ехать-то... тьфу...
Сотрудники отдела «П», задействованные в операции, сидели в кабинетах, ожидая распоряжений начальника.
Сергей Трошин звонил жене:
— Алло, Жень, привет... Нет, нет, ещё не еду... Я сегодня сильно задержусь, может, на всю ночь застряну. Так что ты не жди, укладывайся спать... Нет, всё в порядке, ничего особенного… Давай, целую...
Игнатьев то и дело поглядывал на телефон. Сынишку он предупредил, что будет дома поздно, теперь его подмывало поговорить с Ритой, но Вадим не решался набрать её номер. «Что скажу ей? Пожалуюсь на внезапные осложнения? Посетую, что хотел бы увидеть её, но дела не позволяют? Нет, будет время, тогда и позвоню… И вообще... Работа — это работа. А Марго — это совсем другое. Никогда не буду вешать на неё никакие мои переживания, связанные со службой...»
Стрелки часов издевательски медленно продвигались вперёд.
Смеляков ждал...
Громкий телефонный звонок выдернул Виктора из раздумий.
--- Виктор Андреевич, это Ковалёв, — прозвучал в трубке мягкий голос заместителя директора ФСБ. — Здравствуйте. Хочу узнать, как идут дела.
— Добрый вечер, Николай Дмитриевич... Хотя какой он добрый! Если будем на месте топтаться, то упустим инициативу.. Николай Дмитриевич, где следователь?
— Скоро будет... Виктор Андреевич, скажите мне прямо: у дела есть судебная перспектива?
— Налицо признаки преступления, но для того, чтобы сейчас задокументировать результаты первичных оперативно-следственных мероприятий, надо эту троицу задержать. Нельзя отпускать их. Ни в коем случае. У нас есть право задержать их. Статья 122 УПК РСФСР, они подозреваются в совершении преступления. Мы должны задержать их, а уж затем провести обыск в кабинете Кузнецова, в квартирах задержанных и обязательно в Минфине, чтобы изъять всю валюту... Николай Дмитриевич, поверьте мне, муровскому сыщику с большим стажем: если мы всего этого не сделаем, дело развалится.
— Я согласен с вами... Ладно, я перезвоню. Не унывайте. Следователь скоро появится.
Следователь ФСБ приехал в Белый дом только в восемь вечера. Неторопливо выйдя из белой «Волги», он прошёл в подъезд, где его ждал при входе Игнатьев.
— Здравствуйте.
— Здравствуйте. Вадим пожал ему руку
--- Ну как тут у вас? Меня ввели в курс дела в общих чертах. С кого начнём?
— Я бы сначала допросил Евстафьева, но он в плохом состоянии.
— Что-нибудь серьёзное? - насторожился следователь.
— Перепсиховал.
— Надеюсь, никто при задержании рук не распускал?
— Что вы! Да и они вели себя спокойно. Просто Евстафьев пытался в первые минуты давить на нас своим удостоверением. А как только открыли коробку с деньгами, он буквально «поплыл». Сейчас у него врачи дежурят... Смешно.
— Что смешно?
— Он отказывается от укола.
— Почему?
— Считает, что мы можем ввести ему что-нибудь не то... — Вадим усмехнулся.
— В каком смысле? Он думает, что его хотят отравить?
— Быть может.
— Странная логика, — удивился следователь. — Для чего бы вам могла понадобиться его смерть?
— Подозреваю, что он вовсе не нас боится.
--- Кого же?
— Своих. Видно, что боится их настолько серьёзно, что искренне верит, что они могут убрать его, дабы он не сболтнул лишнего...
— А кто у него «свои»?
— Березовский, Чубайс и вся их компания...
Евстафьев полулежал в кресле.
— Здравствуйте, Аркадий Вячеславович, — проговорил следователь, войдя в комнату. Он оглядел расстёгнутую на груди задержанного рубаху, распущенный галстук, высоко закатанный рукав, бледное лицо,
Пожилая женщина-докторша поднялась при появлении следователя. И сказала:
— У него высокое давление. 160 на 110. А он не позволяет сделать укол. Упрямится...
— Нет, не надо уколов! -- простонал Евстафьев.
— Но давление надо сбить.
— Никаких уколов! Я не верю... Буду жаловаться... Нет... Уберите шприц.
— Чего вы боитесь? — спросил следователь, усаживаясь за стол. — Просто смешно. Не маленький ведь. Деньги миллионами выносить не боитесь, а тут какого-то укольчика испугались.
Евстафьев обхватил себя руками и замотал головой.
— Знаю я ваши укольчики! Не трогайте меня! Со мной у вас не пройдёт! Никаких уколов!
Следователь пожал плечами.
— Вы начитались плохих детективов, Аркадий Вячеславович.
Докторша с жалостью смотрела на перепуганного мужчину.
— Ну давайте не укол, давайте вы просто выпьете ампулу, — предложила она.
— Никаких ампул... Уйдите, все уйдите...
Женщина перевела взгляд на следователя и предложила:
— Надо оставить его ненадолго, чтобы он успокоился...
— Ну, — развёл тот руками, — не знаю, мне надо вести допрос... Как я могу с ним разговаривать, когда он в таком состоянии? — Следователь поднялся и шагнул к Евстафьеву. — Вы долго намерены дурака валять? Вы за кого нас принимаете?
***
Татьяна Дьяченко заламывала руки, не в силах справиться с обуревавшими её эмоциями. Она металась по комнате, как дикая тигрица, загнанная в клетку. Из дальнего угла на неё смотрел немигающими глазами Березовский. Он сидел в кресле, забросив ногу на ногу и положив руки на мягкие подлокотники.
— Звони ещё, — с нажимом произнёс Березовский.
Татьяна остановилась перед Телефонным аппаратом и мучительно затрясла головой.
— Не могу больше! — стиснула она кулаки. — Не отвечают они! Ни Коржаков, ни Барсуков, никто не отвечает!
— Таня, звони ещё! — давил Березовский, впившись в неё гипнотическим взглядом. — Мы упускаем время. Сейчас спецы уже, может быть, выкручивают Лисовскому руки! Мы не можем допустить, чтобы наши товарищи были брошены на съедение Коржакову. Разве ты не знаешь, на что способны наши спецслужбы? Они любого заставят рассказать такое, чего и в помине не было! Вспомни тридцать седьмой год, Таня! Вспомни, что творилось в стране! Если мы позволим сейчас Коржакову и его своре психованных чекистов одолеть нас, то мы вернёмся в тридцать седьмой год! И твоя семья первая будет брошена в застенки Лубянки! Это же заговор против Бориса Николаевича! Они хотят захватить власть, и сейчас им подвернулся очень удобный случай. Таня, звони, звони!
— Я устала!
— Возьми себя в руки!
Непослушными пальцами Татьяна набрала номер, и её лицо вдруг сделалось растерянным, когда на противоположном конце провода заговорил Барсуков.
— Алло, Михаил Иванович? — залепетала Татьяна. — Наконец-то... — Она взволнованно посмотрела на Бориса Березовского и потыкала пальцем в трубку Борис Абрамович слетел с кресла, припал к спине Татьяны, склонил голову к телефонной трубке, готовый ловить каждое слово директора ФСБ.
— Что-нибудь случалось? — спросил Барсуков.
— Я с ума схожу, пытаюсь найти вас. Что у вас там происходит?
— О чём вы, Таня? — искренне удивился Барсуков. — Я вас не понимаю.
И тут дочь президента дала волю чувствам.
— Не понимаете?! — Татьяна сорвалась на крик. — Что вы там творите у нас за спиной?! Что за секретные операции?! Что за облаву вы устроили?! Что за аресты такие?!
— Помягче, Танечка, — зашептал Березовский ей на ухо. — Не надо кричать... Пусть отпустят Евстафьева и Лисовского! Настаивай, чтобы отпустили их Немедленно! Настаивай!
— Михаил Иванович! — не понижая голоса, с агрессивным возмущением продолжила дочь президента. — Мне не нужны никакие объяснения! Это всё пустые слова! Вы арестовали лучших людей нашего штаба! Этим людям доверяют все, им доверяет папа! Немедленно отпустите их! Слышите? Немедленно отпустите Лисовского и Евстафьева! Их арест означает провал выборов! Как вы можете! Что вы делаете! Вы думаете, что чекисты могут делать всё, что угодно? Нет, Михаил Иванович, не те времена! А вы арестовали людей, а сами притаились где-то!.. Что? Как это никого не арестовывали? Откуда у вас такая наглость, Михаил Иванович? Я точно знаю, что Лисовский и Евстафьев арестованы! Что? Просто задержаны?.. Я вам не верю, Михаил Иванович! Вы готовите какую-то очередную засаду! Я весь вечер пытаюсь дозвониться до вас! Где вы пропадаете?
Она долго слушала, что говорил директор ФСБ, затем сказала более спокойно:
— Я скоро перезвоню!
И повесила трубку
— Я не расслышал, о чём он говорил, — забеспокоился Березовский, хватая Татьяну за руку — Обещал отпустить или нет?
— Барсуков сказал, что их задержала охрана Белого дома, а не ФСБ. И он сказал, что они вовсе не арестованы. — Татьяна недоумевающе передёрнула плечами. — Никакого ареста, просто задержание. Рутина...
— Врёт! Сначала задержали, а потом предъявят ордер на арест! — воскликнул Березовский и сунул руки в карманы. Сжавшись, он напряжённо думал. — Нам всем надо срочно собраться и обсудить сложившуюся ситуацию.
— Кто должен собраться?
— Кто с нами... Таня, звони Чубайсу и Немцову, я возьму на себя остальных... И Гусинскому позвони тоже. Пусть едут в «Логоваз»... Нам надо опередить гэбэшников, пока они не отсекли нам головы.
Татьяна плюхнулась в кресло и закрыла глаза.
— Как мне страшно, — прошептала она. — Зачем мир так несправедлив?
— Мир надо строить по своей схеме, Таня, тогда для несправедливости не останется места.
— Борис Абрамович, неужели Коржаков и впрямь предал папу? Он ведь всегда верно служил...
— Помнишь, он недавно признался тебе, что вовсе не любит Бориса Николаевича? Вот и делай выводы сама. Он будет мстить за то, что Борис Николаевич стал больше прислушиваться к другим, а не к нему. У Коржакова власть уплывает из рук, потому он и решился на преступление. А сделав один шаг, он не остановится. Мы все окажемся на Лубянке! Всех нас объявят государственными изменниками! Всех поставят к стенке! И тебя тоже, Таня!
— Господи...
***
Телефоны звонили до глубокой ночи. Ковалёв звонил с Лубянки неоднократно Смелякову, интересуясь ходом дела. И всякий раз обещал перезвонить ещё. После очередного такого бессмысленного разговора сознание Виктора внезапно прояснилось, мысли сделались ясными, как хрусталь.
— Все — Он посмотрел на сидевшего напротив него Волошина.
--- Что? — не понял заместитель. — О чём ты, Андреич?
— Ничего не будет... Ковалёв тянет время, взвешивает, как ему выгоднее поступить...
— Пока он прикидывает, как себя вести, ситуация Выходит из-под контроля. Нет, Андреич, он не даст разрешения на обыск, иначе мы давно бы... Нет... Унитаз, а не работа... Не понимаю, как мы второй год колдуем при таких соратниках... Боязнь ответственности — слабое место большинства начальников. Генералов в стране — тьма тьмущая, а людей, готовых взять на себя ответственность, — раз, два и обчёлся.
— Вот я и говорю, что всё кончено. Не продвинемся мы ни на шаг.
— Что ты вдруг в пессимисты записался?
— Нет, никакого пессимизма нет. Просто всё стало ясно. Нам не позволят скрутить этих сволочей.
— Ты думаешь, Коржаков не справится? Он же как танк — пройдёт где угодно, если цель будет, — сказал убеждённо Волошин. — Если бы я в него не верил, то не при- шёл бы в СБП.
—А что может сделать Александр Васильевич в сложившейся ситуации? Мы задержали этих несунов? Да, задержали, взяли с поличным. Только этого мало. Кто такой Сергей Лисовский? Да никто, В данном конкретном случае он ни в чём не виноват. Я убеждён, что он на самом деле нёс деньги, чтобы расплатиться с артистами, которые задействованы в предвыборной кампании. Эти деньги были ему обещаны, поэтому он их взял. Он и расписку оставил. Ну, может, положил бы себе в карман тысячу-другую из этого полумиллиона... Суть-то не в этом. Ты же видел, какие суммы уходят на личные счета. Сотни миллионов уплывают каждый день! Вот чем надо заниматься в первую очередь! Но мы-то не уполномочены... У нас нет даже своих следователей. Мы ждём, когда приедет следственная группа ФСБ и займётся делом. Нужны обыски, срочные обыски, иначе мы всё упустим... Но никто не спешит...
Впрочем, тут Смеляков ошибался. Определённая группа людей очень спешила. Дочь президента не прекращала звонить Коржакову, но разговоры не давали никаких результатов, и Татьяна решилась на последний шаг - разбудила Ельцина среди ночи. Борис Николаевич ничего не понял из её истеричных требований, но решил всё-таки соединиться с начальником СБП.
— Что у вас там случилось? — раздражённо спросил он.
— Борис Николаевич, я вас очень прошу... — Коржаков устал объясняться и оправдываться. — Ничего экстраординарного не произошло.
— Таня сказала, что кого-то арестовали.
--- Задержали двоих. Они выносили крупную сумму без разрешительных документов. Надо всё отложить до утра. Утро вечера мудренее. Борис Николаевич, отдыхайте. Мы разбираемся. Информация от нас в прессу не попадёт. От нас ничто не просочится. Завтра мы вам обо всём доложим подробно.
— Ну ладно, давайте завтра, — согласился президент. — Вы правы, Александр Васильевич, ночью надо спать.
Ельцин протянул трубку адъютанту и тяжело вздохнул.
— Зачем надо было будить меня?
Не успел он произнести этих слов, как вновь зазвонил телефон. Адъютант недовольно приложил трубку к уху.
— Слушаю... Да... — Он нахмурился и перевёл взгляд на президента. — Борис Николаевич, это Таня.
Ельцин взял трубку и сразу сказал, не дожидаясь вопросов:
— Все выяснения откладываем до утра.
— Папа, почему до завтра? Ведь решать надо немедленно!
— Хватит шуметь! — рявкнул Ельцин.
— Но задержаны твои соратники!
— А Коржаков разве не соратник? — прорычал президент. — Я ему верю! Он много лет рядом со мной и никогда не подводил! Все Я иду спать. Больше меня не будить! Всё будем выяснять завтра...
Татьяна Дьяченко почувствовала себя поверженной. С одной стороны, она верила всему, что говорил Борис Березовский. С другой стороны, она верила отцу, а если и не верила, то подчинялась его решениям.
Она положила трубку на аппарат и повернулась к стоявшему позади неё Березовскому.
— Ну? — Он скрестил руки на груди, и полы пиджака нелепо оттопырились.
— Папа решил разобраться во всём завтра. Может, так лучше, Борис Абрамович? На свежую-то голову? Без горячки... Мы жё все так устали, так переволновались, можем наделать ошибок...
— Ты ничего не понимаешь! — выкрикнул он и, резко повернувшись, быстрыми шагами направился в зал, где за столом ждали Гусинский, Чубайс и ещё несколько человек, напрямую связанные с перекачкой гигантских денежных сумм на личные счета.
—Ты ничего не понимаешь! — повторил Березовский, нервно потирая ладони.
- Но папа ведь понимает, возразила Татьяна.
— Борису Николаевичу завтра на свежую голову принесут такие материалы, что будет поздно уже разбираться! Коржаков с Барсуковым так всё преподнесут что никому от их интриг отмыться не удастся! Они из Лисовского и Евстафьева в застенках любые показания выбьют... — Березовский ходил вокруг стола с молчаливыми людьми и качал головой. — Таня, Таня, неужели ты не понимаешь, что они за люди?
— Как же быть?
— Работать! — решительно поднялся со своего места Чубайс. — Упреждать! Меры принимать! Немедленные меры! Мы сами должны нанести удар!
— Если сидеть сложа руки, то мы всё потеряем, — испуганно произнёс Немцов. — И страну, и демократию... И вообще...
Он потянулся к чашке остывшего кофе и сделал глоток. Поморщившись, отодвинул чашку и посмотрел на Березовского. Великий комбинатор метался вокруг стола, поочерёдно цепляясь глазами за каждого из присутствовавших. Наступила гнетущая тишина. Только звук его скрипящих подошв разносился по комнате. Наконец Березовский подошёл к Чубайсу и наклонился к нему
— Всё очень плохо.
— Борис Абрамович, — вскинул рыжеволосую голову Чубайс, — но не сидеть же нам просто так! Или вы хотите, чтобы мы теперь ареста ждали, что ли?
— Но ведь мы-то с вами не можем арестовать Коржакова, верно? — На лице Березовского появилась досада. — Вот почему я всегда стремился получить в свои руки самых высоких руководителей ФСБ. А теперь... Получайте, господа...
— Чёрт возьми, но нельзя же, чтобы вот так всё кончилось! — воскликнул Чубайс.
—Тогда не сидите вот так! Думайте!.. Впрочем, у меня есть мыслишка, как нам поступить.
--- Мы глубже не увязнем?
— Анатолий Борисович, куда уж глубже? — Березовский обошёл стол и остановился напротив Чубайса, упершись руками в край массивной столешницы. — Ваших ребят взяли с поличным! А они, между прочим, не герои, язык вряд ли будут за зубами держать... Надо немедленно выбросить информацию в прессу.. Женя!.. Где Киселёв? Куда он подевался? Сбежал?
— В туалет пошёл, — присоединился к разговору насупившийся Владимир Гусинский, — сейчас вернётся. Женя не из тех, кто сбегает. Вы хотите обнародовать информацию о задержании Лисовского? Я вас верно понял, Борис Абрамович?
— Верно, Владимир Александрович, — кивнул Березовский. — Только не о задержании, а об аресте. Их арестовали, потому что они — активисты предвыборного штаба, самые преданные соратники Ельцина. За это их решили убрать «силовики», потому как у Коржакова и Барсукова имеются свои виды на власть. Они начали государственный переворот! Вот о чём мы должны немедленно заявить.
— Не слишком ли это... — Гусинский замялся, подыскивая подходящее слово.
— Не слишком ли смело? — подсказал Борис Абрамович.
— Нагло, — уточнил Гусинский.
— Народ проглотит что угодно, — заверил Чубайс, мгновенно уловив замысел Березовского. — Ельцина не пожалеет никто, всем на нею давно наплевать. А Коржаков и Барсуков - это гэбэшники. У нас никто не любит чекистов. Надо побольше про тридцать седьмой год напоминать и про коммунистов. А переворот, Борис Абрамович, это шикарная идея. Это наш единственный шанс выбраться из капкана.
— Лучший способ обороны — наступление... Ну где же Киселёв-то? Может, у него с желудком что-нибудь на нервной почве? — Березовский потёр руки и сунул их в карманы. Он выпрямился и улыбнулся. Всем показалось, что он был абсолютно уверен в успехе. — Не до туалетов сейчас! Каждая минута может решить нашу судьбу
***
Маргарите не спалось. Какое-то неутихающее беспокойство заставило её подняться и подойти к окну. Почти все дома вокруг были погружены во тьму, только в некоторых окнах желтел свет. Рита сходила на кухню и вскипятила воду. Бросив пакетик с заваркой в чашку, она вернулась в комнату и включила телевизор. Перещёлкивая каналы, она остановилась на четвёртом, но передача внезапно прервалась, появился возбуждённый Евгений Киселёв и стал сбивчиво рассказывать о только что совершённом государственном перевороте. Рита ничего не сумела понять из его слов, хотя слушала с повышенным вниманием.
«Арестовали кого-то... Коржаков предпринял попытку переворота? Зачем ему это нужно?»
Маргарита встала и опять подошла к окну. Хотелось свежего воздуха.
«Надо позвонить Вадиму, — вдруг мелькнула мысль. — Вадим уж наверняка знает, что случилось... А если ничего нет? Если это какая-то глупая шутка? По НТВ всякую гадость можно услышать... Ведь два часа ночи! Разбужу его зря... Нет, надо позвонить... Услышу два гудочка и повешу трубку. Если Вадим не спит, то отзовётся сразу, а если спит, то не услышит звонка...»
Игнатьев ответил тут же.
--- Вадим? Это Марго... Прости, что в такой час... Но я испугалась... Тут по НТВ что-то очень непонятное... Либо я спятила, либо беда какая-то.
— Что ещё такое?
— Только что Киселёв прервал программы экстренным выпуском. Говорит, что произошёл государственный переворот.
— Глупости, — спокойно ответил Игнатьев. — Ты Киселя больше слушай, он наговорит и не такого...
--- А почему ты не спишь, Вадим?
— Я на работе.
— В такое время? Значит, что-то случилось?
— Работа иногда требует присутствия.
— Что-то всё-таки произошло... — заключила Рига. — А может, это очередной ГКЧП? Киселёв сказал, что прошли первые аресты. Какой-то Евстафьев арестован и Лисовский.
— Идиот!
— Кто?
— Киселёв, — злобно процедил Игнатьев. — Идиот и сволочь, шксура продажная...
— У вас какое-то ЧП? — спросила Рита, ничуть не успокоившиись. — Не хочешь говорить? Не можешь?
--- Я приеду к тебе и расскажу. Не волнуйся только. Никакого переворота нет. Всё нормально. Просто Чубайс с Березовским боятся, что у них прямо изо рта жирный кусок вырвут... Ладно, дорогая, ты спи...
--- Он спрятал мобильник в карман и посмотрел на Смелякова. В кабинете начальника собрались все, кто принимал участие в последней операции.
— Всё, мы опоздали, говорил Волошин, глядя на телевизионный экран. — Ишь как завернули — государственный переворот... Теперь санкцию на задержание остальных активистов дать никто не осмелится.
--- Если ФСБ решит идти с нами до конца, — сказал Смеляков, — и хотя бы проведёт обыск в кабинете Кузнецова, дело можно будет довести до суда... Эх, если бы Ковалёв столько времени вхолостую не выбросил... Чересчур осторожный.
— Вообще-то дела наши пахнут плохо, — покачал головой Волошин. —Т- Если они завели речь о попытке переворота, то запросто могут надавить на прокуратуру, чтобы арестовать нас.
— У них только пустые слова, а у нас факты, — возразил Сергей Трошин.
— Пока что мы с нашими фактами топчемся на месте резко ответил Волошин.
— Ты прав, — согласился Смеляков, — они готовы на всё. Связей хватает. Достаточно одной истеричной Татьяны, чтобы взбудоражить Ельцина. А наш президент, к сожалению, не любит вникать в детали.
— Им есть что терять, — продолжил свою мысль Волошин. — Впрочем, даже не обязательно арестовывать нас. Слишком хлопотно. Не исключаю, что они рискнут пойти на самые крайние меры. Надо быть готовыми.
— Подкараулят нас по дороге домой? — усмехнулся Игнатьев.
— Вполне возможно. Нынче пуля в голову — самый удобный способ поставить точку в самом неразрешимом вопросе...
Смеляков посмотрел в окно. Небо уже понемногу светлело.
«Ночь... Как быстро она пролетает... Но как мучительно долго тянется время... Всё уже ясно, однако мы чего- то ждём... Надеемся? Нет. Всё понятно. Просто нужно официально поставить какую-то точку. За кем же последнее слово»
Смеляков достал из шкафа бутылку коньяку.
— Выпьем?
Все с готовностью кивнули.
Пыли молча. Сначала одну рюмку, затем вторую...
Слово за слово разговор возобновился. Кто-то вспомнил юность, кто-то рассказал про свой самый неприятный служебный день, кто-то поведал о своих ошибках, кто-то, смеясь, разоткровенничался насчёт первого любовного опыта...
Бутылка быстро опустела, и Виктор откупорил новую... Внезапно зазвонил телефон. Все вздрогнули от резкого, назойливого звука, оборвавшего мирную беседу Все они ждали этого звонка, но все желали, чтобы он раздался как можно позже.
Смеляков потянулся к телефону
— Слушаю.
— Это Барсуков, — проурчала трубка.
Почему-то Виктор сразу решил, что директор ФСБ позвонил, чтобы распорядиться об освобождении задержанных.
--- Какие новости, Михаил Иванович? — спросил Виктор, чтобы помочь Барсукову начать разговор.
— Виктор Андреевич, слушай, — Барсуков говорил почти равнодушно, сейчас вот, только что выдержал очередной натиск жены президента. Измучила она меня. Говорю ей: «Наина Иосифовна, готов хоть завтра написать рапорт об отставке». Всю ночь был на телефоне, глаз не сомкнул. Она мне постоянно звонит... Потом Черномырдии прорвался, тоже всё расспрашивал...
Барсуков замолчал, раздумывая.
— Что делать будем, Михаил Иванович? — спросил Виктор.
— Сухари сушить! — зло отозвался директор ФСБ — давай заканчивай, задокументируй всё и отпускай их к чёртовой матери. Утром будем разбираться.
— Ладно.
Он положил трубку на рычаг.
— Барсуков звонил, — повернулся Смеляков к Волошину.
--- Как он?
--- Похоже, задолбали мужика, сломали... Велел отпустить всех троих. Сколько сейчас?
Игнатьев взглянул на часы.
— Половина четвёртого. К четырём всё закончим.
--- Ну и ладно...
Смеляков встал.
«Интересно, что чувствует сейчас Барсуков? Нелегко, ой как нелегко Михаилу Ивановичу. Крепкий решительный мужик, знает, что правда на его стороне, а сломался под давлением двух истеричек...».
В ту минуту директор ФСБ в очередной раз разговаривал с премьер-министром.
— Вот, собственно, и всё, Виктор Степаныч. Я дал необходимые распоряжения.
— Ну, шо тут сказать, — миролюбиво засопел Черномырдин. Такая у вас работа... Власть должна опираться... На вас опираться в том числе... Ладно, только вы позвоните Чубайсу
— Я? — измученно спросил Барсуков. — Зачем? Не понимаю.
— Перезвоните ему, перезвоните. А то Анатолий Борисович угрожает какими-то демаршами. Наломает еще… В такое время работаем, что не разгрести запросто... Позвоните ему сейчас. Так надо, Михал Иваныч. Поймите это! Так надо. Поговорите с ним. Это всем нам очень нужно...
Барсуков бросил трубку на рычаг. Сделал несколько шагов туда-сюда, не в силах заставить себя сделать звонок.
«Это цирк.., И позор...»
Он возвратился к телефону, поднял трубку, но тут же положил её обратно. Тяжело вздохнув, ушёл по коридору, но остановился. Он чувствовал себя полностью разбитым, физически и морально. Черномырдин настаивал, не просил, а именно настаивал на том, чтобы Барсуков позвонил Чубайсу, и Барсуков недоумевал: что же творится в государстве, если директор ФСБ должен, словно провинившийся мальчишка, объясняться перед каким-то чиновником, отчитываться перед Чубайсом, не имеющим никаких властных полномочий, за проведённую спецоперацию...
Барсуков снова подошёл к телефону, медленно поднял трубку и набрал номер.
— Анатолий Борисовач, это Барсуков.
— А-а-а! Проснулись! — бешено закричал Чубайс, --- Давно пора! Отпустите немедленно Евстафьева! Вы меня слышите, Михаил Иванович, слышите или нет? Отпустите! Вы ведёте себя, как предатели! Скоро вам всем станет очень плохо. Уж вы поверьте! И Коржакову тоже! Вы предали президента!
— Анатолий Борисович, вы можете угомониться? Отчего вы так возбуждены? Не кричите, пожалуйста. Всё это выглядит очень глупо.
— Вы должны отпустить Евстафьева! Отпустить немедленно! Вы саботируете президентские выборы!
— Их уже отпустили.
— Давно пора!
— Сделайте одолжение, Анатолий Борисович, перестаньте нагнетать истерию...
***
В восемь часов утра Смеляков вошёл в кабинет Коржакова в Кремле.
— Ну что? — буднично спросил начальник СВП.
— Всю ночь не спали с ребятами.
— Случается, — сказал Коржаков. — Рассказывай по порядку.
— Александр Васильевич, дело разваливается на глазах. Такого отпора с их стороны я не ожидал. На все рычаги давят, байку про переворот сочинили. А мы ответить ничего не можем.
— Это тебе не с уличными бандитами бороться. Эти- то покруче будут. Сейчас придёт Барсуков. Нас шеф вызвал. Так что ты сейчас нам доложишь. Говори кратко, но ёмко, что у нас реально есть на руках.
Время ушло, — без упрёка, но с сожалением сказал Виктор. — Барсукову надо было принять удар на себя, провести обыски и задержать активистов, хотя бы на трое суток, а там — будь что будет, победителей не судят. Он ничего не сделал.
— Рано играть отбой, — строго произнёс Коржаков.
Дверь приоткрылась, и заглянул адъютант Ельцина.
— Здравствуй, Толя — поздоровался Коржаков.
— Александр Васильевич, Наина Носифовна и Татьяна всю ночь «накручивали» Бориса Николаевича, И утром, ещё перед выездом с дачи.
— Накручивали? Чего хотели-то? Начальник СБП хитро сощурился.
— Чтобы он вам врезал...
— Прямо так?
— Да. «Врежь ты ему, а то позволяет себе слишком много».
— Стало быть, настроение у шефа не лучшее.
Дверь опять отворилась, и на пороге появился усталый Барсуков. Адъютант Ельцина поспешил покинуть кабинет.
— Миша, присядь, —сказал Коржаков. Сейчас Виктор Андреевич доложит нам. Войдём во все детали и сразу направимся к шефу.
— Устал я от всею этого... — Директор ФСБ измученно вздохнул.
Смеляков выложил из папки бумаги.
— Вот рапорты милиционеров, вот показания задержанных...
Он во всех подробностях поведал о задержании Лисовского и Евстафьева, об их поведении на допросе, рассказал о том, чего сам ждал от операции и чего не получил в ходе проводимых мероприятий. Коржаков слушал внимательно, иногда уточнял кое-что. Барсуков молчал.
Затем они ушли, и Виктор остался ждать в приёмной. Он не слышал ничего, только тиканье настенных часов, только громкое продвижение стрелок вперёд. Опять всё его существо заполнилось ожиданием... Впрочем, он был убеждён, что ночью всё закончилось и что никакого расследования не будет. Тем не менее он ждал чего-то.
Когда вернулись Коржаков и Барсуков, он удивился их улыбкам и полным оптимизма лицам.
— Виктор Андреевич, продолжаем работать. Президент дал «добро», — бодро сообщил начальник СБП. — Так что отправляйся в Белый дом и спокойно раскручивай это дело. Как говорится, держи хвост пистолетом.
Виктор искренне изумился такому повороту так как готовился к совершенно иному результату встречи Коржакова с президентом.
— Ладно, еду работать, — сказал он.
Ни он, ни Коржаков, ни Барсуков не знали, что в эту самую минуту в кабинет Ельцина, где находился и Черномырдин, пожаловал Анатолий Чубайс... и, придав лицу выражение глубочайшего отчаяния, затараторил:
— Борис Николаевич, вы не представляете, что вчера случилось!
- Вы ошибаетесь, Анатолий Борисович, — раздражённо ответил президент, — я уже в курсе событий. Вы лучше объясните мне: почему ваши коллеги ящиками деньги воруют? Расхищают, понимаешь, направо и налево!
Чубайс вцепился в стол мёртвой хваткой и навис над президентом.
— Борис Николаевич, никаких хищений не было и в помине! Это подтасовка!
— Какая подтасовка? Этих двоих застукали с поличным. Всё запротоколироваво!
— Провокация! Дешёвая провокация гэбэшников! Вы же знаете, как они хитро всё умеют подстроить... Борис Николаевич, я клянусь вам, что деньги в коробке — не ворованные, а вполне законные, предназначались для артистов, выступавших в туре «Голосуй, а то проиграешь». Вы же прекрасно знаете, что кампания «Голосуй, а то проиграешь» всецело работает на вашу победу! Какое тут может быть воровство? Борис Николаевич...
— Борис Николаевич, — прогнусавил Черномырдин, — я уверен, что копали под меня.
— Под вас? — удивился президент. — Зачем копали? Виктор Степанович, ну кто мог копать под вас? Коржаков, что ли?
— Я знаю, что из Евстафьева пытались выбить компромат на меня, — ответил премьер-министр.
— А что, есть такой компромат? — мрачно спросил Ельцин.
— Ну шо вы, Борис Николаевич! — Черномырдин всплеснул руками.
— Это очень тонко просчитанная провокация, Борис Николаевич, — опять включился Чубайс. Тут всё хитро задумано, чтобы увязать всех нас вместе, выставить предателями и выдавить из предвыборной кампании... Мы преданно работаем на вас, отдаём все силы, а они хотят сорвать выборы. Коржаков уже не раз говорил, что выборы надо переносить...
— Коржаков? Когда ж это? — нахмурился президент. — Не припоминаю такого...
— Борис Николаевич, силовики перешли все грани дозволенного! — с жаром продолжал Ачатолий Борисович, - Это попытка государственного переворота! даже не попытка, а первые шаги переворота. Они хотят свести все наши усилия на нет! Первый тур позади, победа почти в наших руках! Борис Николаевич, до настоящего момента мы уверенно двигались в нужном Направлении. У нас великолепные консультанты, они руководили избирательной кампанией Клинтона. Они собаку съели на всяких предвыборных технологиях! Не нам с ними спорить! Раз уж мы доверялись им, то нельзя сворачивать с намеченного пути... Борис Николаевич, они велели передать мне, что если вы не уберёте силовиков, то госдепартамент США отвернётся от вас... Борис Николаевич, неужели вы бросите к ногам Коржакова и Барсукова все завоевания демократии? Это ведь ваши завоевания! Неужели вы позволите им вернуть страну в эпоху кагэбэшной диктатуры? Вы Коржакову верите, а он вас предал... Предал, потому что он — гэбэшник! Они все одной породы! Они не умеют иначе. У них же всё держится на том, чтобы кого-нибудь в чём-нибудь уличить, поймать на какой-нибудь оплошности, на ошибке. А повернут всё так, что ошибка может показаться продуманным преступлением. Кто из нас не ошибался в жизни, Борис Николаевич? А Коржаков, дай ему волю, всех загонит в подвал! Он не умеет мыслить по-другому
— Борис Николаевич, — пропыхтел премьер-министр,— с такими людьми мы работать не сможем. Силовиков надо держать на коротком поводке, а то они раскрутят такое... Власть, конечно, должна опираться, но... Мы все трудимся ради вашей победы, И я, и Анатолий Борисович, и Борис Абрамович...
— И Таня! — ввернул Чубайс. — Борис Николаевич, если бы вы могли видеть, как она переживает из-за этого страшного недоразумения... Она всю ночь не спала...
— А я разве спал?— рыкнул Ельцин. — Подняли, понимаешь, и вот талдычат, талдычат, а я понять ничего не могу..
--- Я хочу выступить перед журналистами и объяснить, что и как, — сказал Чубайс.
— Что и как, — повторил Ельцин совершенно измождённо. — А как оно — что и как?
***
Когда Виктор Смеляков вошёл в свой кабинет, он в первую очередь включил телевизор. На экране появился Анатолий Чубайс.
— Да никакой коробки не было! — делая наивные глаза, твердил Чубайс в поднесённые к самому его лицу микрофоны. — Какие деньги? Это всё выдумано! Это просто чушь! Это один из элементов традиционной кагэбэшной советской провокации! Но отныне с этим покончено! Покончено раз и навсегда! Я счастлив сказать во всеуслышанье, что вбит последний гвоздь в крышку гроба под названием <иллюзии военного переворота в Российском государстве! Теперь всё пойдёт как надо...
— Вы можете рассказать подробно, что всё-таки случилось?! — выкрикнул кто-то из журналистов. По порядку...
--- Давайте пока обойдёмся без подробностей, — попросил Чубайс, потряхивая головой, — сейчас нужно во многом разобраться... Может быть, когда я выйду на пенсию, я напишу мемуары, в которых всё это будет по часам расписано. А пока могу сказать только, что через каких-нибудь тридцать минут после ареста Евстафьева я уже знал, что он арестован и начался допрос. Повторяю: я узнал об этом сразу! А в течение ещё тридцати минут после этого были проинформированы премьер-министр Черномырдин, генерал Лебедь, президент Ельцин. Так что попытка Коржакова устроить государственный переворот была пресечена на корню! И так будет со всем и, кто пойдёт против нас!
— Вот дрянь, — проговорил Смеляков и стукнул кулаком по столу. — Вот это круто! Вот это Наглость! Ну, рыжий чёрт!.. Ладно, раз так, то в любом случае доведу работу до конца, чего бы мне это ни стоило.
Дверь шумно распахнулась, и Виктор увидел Волошина. Казалось, что его лицо вобрало в себя всю печаль мира.
--- Слышал? — спросил Волошин.
— Чубайса? Слышал.
— Причём тут Чубайс... — Волошин безвольно опустился на кресло. — Ты, видать, в дороге был. Не знаешь ещё.
— Да ты толком говори! Что ещё стряслось? — Виктор ощутил пробежавший по спине холодок.
— Ельцин отправил Коржакова и Барсукова в отставку...
— Ты что мелешь? — Смеляков откинулся на стуле. — Я только что оттуда. Президент велел нам раскручивать это дело до конца.
— Сначала велел, а пока ты ехал сюда, он поменял решение.
— Не может быть!
— Не может, — кивнул Волошин, — однако это всё- таки так. Мне только что звонили ребята из Кремля.
— Сейчас свяжусь с Коржаковым.
Виктор протянул руку к телефонному аппарату, но трубку не поднял, а так и остался сидеть, ошарашенный новостью.
В следующую секунду телефон зазвонил. Никогда прежде Смелякову не было так отвратительно телефонное дребезжанье. Он выждал несколько секунд и поднёс трубку к уху
— Ну что, пацаны? Довы...вались? Теперь вам всем крышка, — вкрадчиво проворковал неизвестный голос.
Виктор хотел было ответить, но услышал короткие гудки в трубке.
— Кто? — тихо спросил Волошин.
— Вурдалаки... Лицо полковника изменилось, осунулось в одно мгновение, обвисло. Уже празднуют...
Смеляков низко склонился над столом.
— Ты понимаешь... — начал он растерянно, — ведь они торжествуют! Им радостно, что нас сломали! Им всем радостно... Радостно потому, что теперь уже никто не схватит их за руку Они хотят! чтобы никто не запрещал им воровать. Они во весь голос требуют, чтобы для них были созданы наилучшие условия, при которых можно было бы воровать много и безответственно. И при этом им не нравится, когда их называют норами... И вот они торжествуют. Они победили. Им удалось свалить Коржакова! Кого можно было сравнить по силе с Коржаковым? Какая другая организация могла сравниться с СБП?
— Не говори о нас в прошлом времени, Андреич.
— А мы уже в прошлом. Или ты думаешь, что они разрешат нам работать? Брось... Завтра или послезавтра, ну может, через неделю нас всех вышвырнут за дверь. И ладно, если просто вышвырнут без выходного пособия, а то ведь не поленятся и каждому организуют автомобильную аварию. Не сразу разумеется, а, спустя некоторое время... Чтобы не поднимать шума. Впрочем, нервы у них на пределе, могут и сорваться...
Волошин молча слушал Смелякова, и его лицо темнело. Он понимал, что Виктор прав, но всячески старался убедить себя в обратном.
— И что теперь? — спросил он.
— Лично я буду работать до тех пор, пока меня сюда пускают и пока в отделе есть хотя бы один человек, — решительно проговорил Смеляков.
— Чем сейчас мне заняться?
— Вызови к себе всех руководителей оперативных групп и дай команду в срочном порядке скопировать все имеющиеся у нас документы, — сказал Смеляков. — Все документы! Пусть всё хранится на электронных носителях, И в нескольких экземплярах!
— Понимаю, — согласился Волошин. — Думаешь, они потом уничтожит всё?
— Уверен. Сожгут без остатка. Ты же видишь, как они наверху шуруют. Им не нужны никакие намёки на то, что мы знаем. Поэтому мы обязаны обеспечить сохранность всех материалов. Рано или поздно в стране произойдут перемены, вот тогда-то и понадобится то, что мы сохраним. Действуй. Не теряй ни минуты...
Вечером к Смелякову пришёл Воронин. По выражению его лица Виктор понял, что у Геннадия имеется важная информация.
— Только что я виделся с Мариной, — начал рассказывать Воронин.
— С твоей бывшей? — уточнил Смеляков.
— Да... Она была утром у Дика Морриса. Оказывается, Ельцин категорически не желал принимать сегодня Чубайса, но Анатолий Борисович сумел продавить это рандеву через Татьяну. Президент не смог устоять перед нажимом дочери. А Чубайс пробивался к Ельцину по настоянию Морриса. Дик, видно, решил похвалиться перед Мариной и открыл ей, как было дело.
— То есть?
— Моррис убедил Чубайса в том, что американский госдепартамент отвернётся от Ельцина и всего его окружения, если Коржаков и Барсуков не будут немедленно уволены. Скорее всего, это была личная инициатива советников, а вовсе не позиция госдепа, но Анатолий Борисович проглотил крючок. Для испуга у него есть все основания: без заграничных покровителей он ведь пока — ничто. Вот он и ринулся убеждать Ельцина в необходимости убрать силовиков. И стращал его, надо полагать, тем же, чем его застращал Дик Моррис.
— Теперь понятно, почему всё так резко поменялось. Борис Николаевич-то наш хоть и далёк от реального положения дел в стране, но всё-таки соображает, что самостоятельно не способен ни на что...
— Марина также сказала, что двадцать второго числа Чубайс и Илюшин в «Президент-отеле» будут обсуждать сложившуюся ситуацию.
— В «Президент-отеле»? В кабинете Виктора Илюшина? Спасибо. Это ценная информация...
Через десять минут в кабинете Смелякова собрались все руководители оперативных групп, и Виктор, сообщив им о предстоящей встрече Анатолия Чубайса с помощником президента, сказал:
— Надо расшибиться, но узнать, о чём будет разговор. Нужно установить прослушивающую технику в кабинете Илюшина.
— Санкцию на прослушивание нам дадут?
— Ничего нам теперь не дадут, — ответил Смеляков, — разве что по голове. Если нет Коржакова, то можете считать, что нет всей СБП. Но формально мы ещё существуем. Поэтому будем действовать... Мобилизуйте все силы и связи. Поставить на прослушку кабинет Илюшина мы должны любой ценой! Подумайте, кто может сделать это...
— Надо искать людей среди обслуживающего персонала.
— Кто-нибудь есть на примете? — Виктор переводил взгляд с одного подчинённого на другого.
— Я знаком с начальником административно-хозяйственной части «Президент-отеля», — задумчиво проговорил Волошин. — Не в друзьях ходим, но знакомы... Собственно, я помог ему дачу получить...
— Вот на него ты и нажми-ка. Пусть подыщет кого-нибудь из электриков или сантехников... — Смеляков посмотрел на руководителей опергрупп. - Это не значит, что остальные освобождаются от этого дела. Ищите ещё... Думайте... Каждый вариант может оказаться полезен, даже самый невероятный...
***
Двадцать второго июня в «Президент-отеле» в кабинет Виктора Илюшина вошёл Андрей Зверев, заместитель Владимира Гусинского.
— Здравствуй, Андрей, — поздоровался Илюшин, выныривая из глубин своих безрадостных размышлений. — Чего от нас Чубайс хочет? Что за срочный разговор?
— Не знаю, — пожал плечами Зверев. — По-моему, он всё бредит войной против Коржакова... А по мне, Виктор Васильевич, лучше бы с ребятами из СБП не связываться. Потихоньку забудется и вся история с выносом денег, и прочие неприятности, всё утрясётся само собой...
— Тебе легко говорить... — Из груди Илюшина вырвался болезненный вздох.
— Привет! — В двери появился Красавченко, советник президента России, и невесело спросил: — Уже воркуете? Анатолия Борисовича, как вижу, пока нет?
--- Скоро прилетит.
— Да, прилетит... — согласился Красавченко и замолчал. Походив по кабинету, он медленно заговорил: —А не кажется ли вам, друзья, что наш громкоголосый орёл лишку хватил на пресс-конференции?
— Насчёт военного переворота? — уточнил Зверев.
— Именно... Надо всё-таки меру знать. Мне уже звонили несколько людей с мест: очень уж, говорят, активное выступление было у Анатолия Борисовича.
Илюшин резко поднялся с места.
— Больше не будет никаких выступлений! — рубанул он рукой.
— Ведь при всём нашем уважении к Чубайсу и Гайдару... — попытался продолжить Красавченко.
— Больше не будет никаких выступлений! - твёрдо повторил Илюшин. — Он в телевизоре больше не появится. Я разговаривал с Анатолием Борисовичем... А вот и он, лёгок на помине...
--- Здравствуйте! — Чубайс быстрыми шагами вошёл в кабинет, дёрнул шеей и поправил указательным пальцем тугой воротник белой рубахи. — Как настроение? Боевое?
В ответ он увидел неуверенные взгляды.
— Скуксились? — Чубайс сдвинул брови. — А вы разве не знали, на что мы идём? Не за детские игрушки взялись... Да, Коржаков взял нас за горло, но мы обязаны ответить адекватно.
— Адекватно? — Зверев кисло улыбнулся. — А что мы можем?
— С ним и его сворой надо разговаривать только на таком же языке! — воскликнул Чубайс. — И говорить надо прямо в лоб, без дипломатических расшаркиваний. Так и сказать им всем: либо вы заткнётесь, ребята, либо посадим вас. У меня всё задокументировано. Всё и про всех. И про воровство, и про кровь...
— Анатолий Борисович, — вставил Илюшин, — если про всех задокументировано, то я не понимаю, зачем это обнародовать? Хотите, чтобы всем срок дали? Нам ведь тоже перепадёт немало, как вы понимаете...
— Не беспокойтесь. Схему я разработал до мельчайших деталей. Либо пусть они заткнутся, либо всех посажу! — горячился Чубайс.
— Если имеются настолько серьёзные материалы, то зачем вести какие-то переговоры с ними? Отдайте в прокуратуру, — предложил Красавченко.
Однако Анатолий Борисович уже не желал никого слушать.
— Всех посажу! — срывающимся голосом убеждал он присутствующих. — Так им и передайте от меня лично в качестве привета!
— Я для такой роли не подхожу, — покачал головой Илюшин, — поэтому встречаться ни с кем из них не буду. Пусть Березовский с ними общается. Он умеет... А меня завтра, может, с работы выгонят... А вот лучше объясните мне: если Коржакова и Барсукова уволили, то почему вы боитесь их? Разве их оружие продолжает действовать без них? С помощью чего они реализуют свои материалы? Или они что, сами всё делают? Или они ушли, но всё-таки руководят?
— Во-первых, и без них, конечно, всё действует, — ответил Чубайс. — Всё-таки ФСБ и СБП — это системы, а не сброд идиотов. Во-вторых, как я слышал, Коржаков в июле возвращается на место.
— Откуда же такой слух? — испуганно спросил Зверев. — Или уже наверняка?
— Слышал от начальника Главного управления охраны... Вполне может быть. Ельцин к Коржакову привык. Сколько лет с ним!
— Надо с Борисом Николаевичем поговорить, — вздохнул Илюшин.
— Нам надо поторопиться, — едва слышно подал голос Андрей Зверев. — Нужно нанести последний, решающий удар...
— Тяжёлая ситуация. — Чубайс на минуту сник, затем вернулся к разговору — По лезвию ходим... Евстафьев понимал это. Всё понимал! Прекрасно понимал, что рискует. Но ведь согласился. Ни о чём не спрашивал. Надёжный парень. Если всё обойдётся, я буду при себе всегда держать его.
Илюшин покашлял и сказал:
— Я вчера с Ельциным разговаривал насчёт этих денег... Я ему говорю: «Борис Николаевич, вот сейчас, если захотеть, возле “Президент-отеля” можно сразу хоть двадцать человек поймать, которые выносят из нашего здания спортивные сумки, набитые деньгами». Он молчит. С каменным лицом сидит, Я говорю: «Потому что если мы будем перечислять деньги по неизвестным каналам, то выборы не сможем организовать. У нас ведь нет сейчас срывов, потому что мы сами деньги носим». Президент вроде сказал, что понимает... Я думаю, Анатолий Борисович, что вам надо встретиться с ним и переговорить с глазу на глаз, имея свои некоторые детали. Я с шефом переговорю в понедельник. А потом уж вы сразу... Я ему скажу, что нужно, по нашему общему мнению, дать указание генеральному прокурору, чтобы Евстафьева и Лисовского не сдавать силовикам. Надо их защитить, контролировать, конечно, чтобы прокуратура не провалила всё.
— Во сколько вы у него будете? — спросил 1-Iубайс.
— В девять. Или по телефону, или приезжаю.
— Я буду звонить в то же самое время, — решил Чубайс. — Физическая позиция должна заключаться в том, чтобы изъять у генерального прокурора материалы под личный контроль президента... А где президент будет — на даче или в Кремле?
— Сейчас трудно сказать, — ответил Илюшин, перелистывая записную книжку
— Это очень важно, — проговорил Чубайс, — будет он на даче или на работе. На работе я с ним свяжусь по прямому, а на даче я не свяжусь. Тогда давайте в одну точку, Виктор Васильевич. То, что вы сказали Борису Николаевичу насчёт выноса денег, вы ещё повторите. Пусть президент поверит, что никакого воровства не было. Надо защитить наших ребят. Нужно сделать так, чтобы все считали, что президент целиком на их стороне. Нужна команда в ФСБ, чтобы чекисты их не трогали. И обязательно затребовать у Генпрокуратуры полный комплект документов. Приложите силы, чтобы Скуратов не упрямился и отдал материалы под личный контроль Бориса Николаевича.
— Да, взять их и подержать у себя, — подхватил Илюшин. — Хранить их до выборов, чтобы пока никакого шума больше не поднималось. А там проще будет, уже Тихонько дело пойдёт, без истерики...
--- Нет! Не до выборов! — взвился Чубайс. — Как это до выборов? А потом? Потом пусть, что ли, сами расхлёбывают? Ну ни фига себе! Наши с вами товарищи башку подставляют, а мы им скажем: «Извини, после выборов выбирайся сам». Куда это годится? Я не согласен с этим категорически! Люди ходят под статьёй! Да, так уж распределилось, что Илюшин и Чубайс сидят сейчас в «Президент-отеле», а они — там. Мы спокойно пили чай, а они выносили деньги. Но послали-то их туда мы! Не кто-то, а мы с вами!
--- Я вас понял, — кивнул помощник президента. — Будем действовать в этом направлении.
— Да мы головой отвечаем за это! — Анатолий Борисович уже почти кричал. — Да если мы не снимем с них это обвинение, как я буду им в глаза смотреть! Вы что! Что же получается: значит, сделали своё дело, а дальше мы как бы и разошлись? А дальше — ну дали тебе пять лет, ну извини, бывает, с кем не случается! Так, что ли?
--- Я согласен с вами... Значит, я поговорю с Борисом Николаевичем, чтобы выпросить у Скуратова материалы на Евстафьева и Лисовского.
— Послушайте, а что, если мы потом затребуем их себе? — предложил Чубайс. — Скажем! для анализа? Полный комплект документов?
— Ха-ха, — развеселился Илюшин. — А потом пусть он выпрашивает их обратно.
--- В общем, — подвёл итог Чубайс, — первое, это чтобы материалы попали к президенту А второе, попросить Бориса Николаевича похоронить всё это дело... Получится?
— Будем стараться...
Эпилог
Через несколько дней после описанных событий Смелякову был запрещён вход в Белый дом, хотя формально Виктор всё ещё продолжал возглавлять находившийся там отдел «II». Чуть позже был расформирован и весь отдел...
Скандал, связанный с выносом денег из Белого дома, то затухал, то разгорался заново. Уже после того, как Ельцин, напичканный лекарствами и превратившийся почти в неподвижную куклу, одержал-таки победу на выборах, о коробке с надписью «Хеrох» заговорили вновь. Причиной послужила публикация в газете «Московский комсомолец» стенограммы разговора, записанного в апартаментах «Президент-отеле». Последовала бурная реакция. Весь день Государственная дума обсуждала публикацию и решила провести парламентское расследование. Анатолий Чубайс выступил перед журналистами с заявлением, что никакого разговора с Илюшиным в «Президент-отеле» не было, как не было и никакой коробки с полумиллионом долларов. Но стоило генеральному прокурору сказать, что плёнка с записью приобщена в качестве вещественного доказательства к уголовному делу Евстафьева и Лисовского, как возмущённая брань Чубайса и его команды стала звучать гораздо тише, а вскоре и вовсе смолкла...
Осенью Смеляков обнаружил, что за ним установлено наружное наблюдение. Работали не только бригады МВД, но и ФСБ. Виктор не возражал, так как ничем противоправным не занимался, но ощущать постоянное присутствие посторонних за своей спиной было тягостно. Приходя домой, он непременно задёргивал шторы, ибо обнимать жену и дочь на глазах у «наружки» не желал. Вечерами он старался заставить себя читать, но мысли разбегались, не фокусировались на книге, устремляясь к событиям недавнего прошлого. С бывшими сослуживцами Виктор старался не встречаться, чтобы не давать повода для раздувания душевных недругами слухов о якобы готовившемся заговоре бывших сотрудников СБП.
Оставшись без работы, Смеляков не знал, чем себя занять. Иногда он подолгу бродил по центру Москвы, вдыхая смрад гниющего на заснеженных тротуарах мусора, проталкиваясь сквозь угрюмую толпу, поражаясь отчуждённости одних глаз и озлобленности других. Никто не говорил о любви, не восторгался жизнью, ни о чём не мечтал и даже не ждал ничего...
Близился Новый год, однако Смеляков впервые не ощущал присутствия праздника. Тут и там высились ёлки, украшенные сияющими игрушками, над улицами колыхались тряпичные растяжки с поздравлениями, из витрин выглядывали улыбающиеся куклы с пухлыми фарфоровыми щеками и охапками пушистых серебристых ёлочек. Возле многочисленных киосков матерились пьяные подростки, разливая в пластиковые стаканчики водку и пиво и с какой-то необъяснимой свирепостью рассказывая друг другу о своих сексуальных похождениях. Виктор с ужасом взирал на ребятишек, бросавшихся на перекрёстках чуть ли не под колёса автомобилей, чтобы предложить свои услуги — наскоро вымыть стекло или же продать свежую газету. Тут и там на экранах телевизоров сыто и самодовольно скалились губернаторы, показывая журналистам свои новые дворцы, конюшни, зоопарки...
Заметённая снегом Москва готовилась к встрече Нового года. Давно уже не чувствовалось на улицах столицы той предновогодней суеты, которой всегда отличались далёкие советские годы. Никто не спешил, никто не давился в очередях. Магазины ломились от обилия продуктов, витрины искрились сказочными гирляндами лампочек, отовсюду неслась громкая музыка, натужно гудели застрявшие в сугробах автомобили, запрудившие перекрёсток, по скверу бродил Дед Мороз с огромным, но очень лёгким мешком на спине, а из окрестных подворотен вываливались густой массой тёмные толпы нищих. От них исходил нестерпимо кислый запах, в одно мгновение разлившийся над площадью и сгустившийся смрадным облаком над памятником Пушкину. Бродяги просительно потрясали перед собой грязными руками, цеплялись скрюченными сальными пальцами за одежду прохожих, показывали гнилые зубы и шевелили обмороженными губами, выдавливая из простуженной груди: «Помогите ради Христа!»
декабрь 2005 - май 2006